– Вот и хорошо. Умный мальчик. Идем.

Двинулись мы по улице, и Марк сразу затих. Не стал на слезысил тратить и шуметь не стал. У меня даже подозрение закралось, что все всхлипыбыли для того, чтобы меня растрогать.

Нет уж, дружок. Я не злой, видит Искупитель. Даже добрый,наверное. Но по глупости умирать не собираюсь.

В горах нас никто не достанет, и с голоду там не пропадешь –в холмах кроликов, как на болоте комаров. Холода тоже бояться нечего, ПечальныеОстрова – они теплые, не чета материку. Отсидимся в горах, доберемся допобережья, найдем корабль с жадным капитаном, вернемся домой. Поумнеетпарнишка, так и впрямь не брошу, пристрою к лысому Жаку или Пейсаху-иудею. Всехорошо будет. Если уж Сестра с этапа вытащила, так теперь…

Слишком я расслабился. И почуял засаду шагов за двадцать, хотядолжен был за пятьдесят. Впрочем, и засада была хороша – застыли недвижно устены три силуэта, два побольше, один поменьше. Молча, без болтовни, безкурева. То ли новобранцы ретивые, то ли опытные служаки.

Я застыл, сжал ладонь Марка до боли. Мальчишка понял, замер.

Вот ведь незадача. Они нас пока не слышали, может, задремаливсе же? Но не ровен час… треснет щепка под ногой пацана, откроет он рот…

Очень медленно я подхватил Марка под коленки, поднял наруки. Его шагу я не доверял, лучше уж за двоих прошагаю.

Только бы молчал, погодил с вопросами!

Марк словно онемел. Даже дышать перестал. Молодец. И вот этоего понимание, готовность довериться меня и подвели. Вместо того чтобы сразуотступить, я решил пройти мимо дозора. За кольцо облавы вырвемся – легче будет.Поутру стражники доложат, что никто мимо не проходил, значит, станут развалиныпрочесывать. А мы уже далеко!

И я шагнул вперед. Бесшумно, не подвели ботинки на дорогомзаморском каучуке, и все навыки разом вернулись, и мальчик застыл, цепляясь мнеза шею, съежившись, будто стараясь полегче стать.

Вот только тот силуэт, что поменьше, шелохнулся – и залаял!

Дурак!

Я дурак!

Конечно, кто же наряжает в ночь дозор из трех человек, покараульному уставу положено посылать двоих с собакой!

– Кто идет! – рявкнули от стены. Голос был совсем не сонный,прокуренный, крепкий. Не салага-новобранец, опытный стражник там сидел.

Уже не таясь, я поставил Марка на землю, толкнул за спину,выхватил кинжал.

– Взять их, Хан!

Все правильно, как еще свирепую русскую овчарку назвать, какне Ханом…

Черная тень метнулась к нам, я вытянул вперед руки скинжалом. Когда между нами оставалось шагов пять, пес прыгнул, норовя вцепитьсяв горло, как учили.

Вот только я уже присел, вскидывая руки, ловя беззащитноесобачье брюхо на стальное острие.

Пес взвыл, когда металл вспорол ему живот. Инерция прыжкабыла велика, и ударил я хорошо. А уж к заточке лезвия никто бы не придрался.Вспорол я пса от горла до кобелиных достоинств, меня окатило кровью, словнонебеса разверзлись. Пес перелетел через меня, сбил с ног Марка, задергался – ноуже в предсмертных конвульсиях. Мальчишка вскрикнул, но не от боли, от испуга,разницу тут сразу чувствуешь.

– Сукины дети, душегубцы! – заорал стражник. Видно, понял,что с его псом случилось, и остервенел. – На клочки разорву!

Все бы ничего, в темноте он бы мигом отправился свою собакудогонять, вот только второй стражник время даром не терял.

Зашуршало, и ночь расступилась под светом новомоднойкарбидной лампы, ярче которой и у высокородных ничего не водится.

Оказались мы перед стражниками как на ладони – я с кинжалом,весь в крови, и Марк, по земле от дергающегося пса отползающий.

– Оба тут! – сказал стражник с фонарем. Голос был неиспуганный и не злой, а это хуже всего. Еще и лампа у них оказалась не сзеркалом, что только в одну сторону светит, а круговая – не вырвешься из света.Стражник поставил фонарь и потянулся к поясу.

Сверкнули палаши. Хорошие палаши – пусть и не стальные, и нетакие острые, как мой кинжал, да только длиннее его раза в четыре.

Они оба на меня двинулись – видно, поняли, что Марк им непомеха. А может, еще почему… стражник с фонарем напомнил товарищу, быстро икоротко:

– Пацана не тронь, награда…

Это что же такое, братцы-воры, не за меня – ИльмараСкользкого, о котором по всей Державе лихая слава идет, – за маленькогобастарда награда назначена!

Я начал отступать, отведя кинжал к плечу, к броску изготовившись.На миг-другой это их сдержит. Без кинжала я добыча легкая, только тому, ктопервый вперед шагнет, от этого не легче.

– Эй, шваль…

Марк, согнувшись, стоял над затихшей собакой. И голос у негобыл… правильный голос, настоящего аристократа, которому глупый стражник наулице дорогу заступил. Солдаты вздрогнули и невольно повернулись.

Руки у мальчишки почему-то были во вспоротом собачьем брюхе.Он распрямился, сжимая ладони – лодочкой, прости Сестра! – взмахнул ими – какдетишки, играющие и брызгающиеся в воде.

Густая, темная собачья кровь плеснула в лицо стражникам. Вотуж чего они не ожидали – так это умыться кровью.

– А… – как-то глупо и растерянно сказал стражник, которыйспустил на нас пса. А в следующий миг обида перестала его занимать – я прыгнулвперед и дотянулся клинком до шейной артерии. Что там брызги собачьей крови…теперь он в своей был с ног до головы.

Второго стражника я ударить не успел. Он отступил, умелоприкрываясь палашом, не тратя времени на напрасную атаку. Только теперь силы былинеравные – он один, а нас двое. И мальчишку он больше со счетов не сбрасывал,не решался к нему спиной повернуться. Так и пятился, отступая, ловя взглядомкинжал в моей руке. Взгляды наши встретились, и в его глазах я прочитал страх.Достаточный для того, чтобы рискнуть нагнуться и вынуть из мертвых рук палаш.

– Брось оружие, – сказал я. – Слово Ильмара – не трону!

Я бы его и впрямь пощадил. Если бы оружие кинул и рассказалвсе, что знал – где другие посты, сколько человек нас ловит, что за награда обещаназа Марка, – связал бы да и оставил в развалинах судьбы дожидаться.

Только стражник не поверил. Пятился, сколько мог, а потомразвернулся и бросился бежать, на ходу что-то из кармана доставая. В запале мнепомерещилось, что это ручной пулевик.

Ножи метать я умею. Самое воровское оружие, что уж тутговорить. К этому кинжалу я еще не привык, да и не пробовал его метать. Нобаланс был правильный, кровь кипела в горячке драки, и я решился.