офицер МВД, сурового вида замкнутый человек, был молчалив, мрачен, под его взглядом мне даже становилось страшно.

* * *

После долгого периода лишений и бед, нас, наконец, посетила удача — папу привезли для повторного суда. Прибежав к зданию, где этот суд должен был происходить, я в щелке замка двери с волнением увидел папу. Он с уставшим, грустным лицом сидел за каким-то барьером. Ноги сами понесли меня к нему, мы расцеловались, я заплакал. Два милиционера в углу зала дружно отвернулись.

Новое разбирательство по его делу было непродолжительным. После слов судьи Новгородцевой: «из-под стражи освободить в зале суда», Андрианов отшвырнул барьер, и они с папой обнялись.

О годах заключения папа рассказывал немного. Говорил, что в одной из пересыльных тюрем его проиграли в карты, он чудом остался жив.

Что в лагере встречались интеллигентные люди, он даже подружился с врачом, сидевшим за «политический» анекдот. Что после каких-то указаний «сверху» ему поручили работу инженера, и он мог жить в съемной квартире, имея пропуск для входа в «зону» и выхода из нее.

Когда пришел приказ об отправке в Ужгород, папа и охранявший его солдат пошли по весенней тундре на станцию. Солдат провалился в размыв почвы. Папа по пояс в ледяной воде помогал ему выбраться, и оба бежали в мокрой одежде три километра по морозу, передавая друг другу тяжелую винтовку.

На первых порах папа делал любую работу. Водил грузовик, чинил электроприборы, штамповал детали на том же заводе «Перемога». В «рафанде» к нему обращались при общем отключении света. Он брал резиновый коврик, долго копался в щите с изображением скрещенных костей и черепа. Это пугало маму и вызывало интерес жильцов.

Через некоторое время папу приняли на работу в Технический отдел управления промышленностью города. Там он изобрел устройство для посадки саженцев деревьев в засушливых районах страны. Такое начинание тогда было на слуху, я помню плакат, на нем И. В. Сталин с трубкой в руке склонялся над картой лесонасаждений у реки Волга. За это изобретение папе выдали крупную денежную премию, у нас опять появились гости и часто происходили веселые застолья.

Смерть Сталина не вызвала в Ужгороде приступа большой народной скорби. Была траурная линейка во дворе школы, местный поэт Гулько мрачно выкрикивал: «Смерть — не сметь!» Но в разговорах взрослых это не обсуждалось так живо, как ранее случившееся «Дело врачей».

В последующие месяцы в Ужгороде стали появляться освобождаемые из тюрем и ссылок люди. И однажды к нам приехал врач, с которым папа подружился в лагере. Он оказался моложавого вида, красивым и веселым человеком. С ним была тоже красивая и веселая жена. Из их бесед с родителями я понял — они приехали в Ужгород, так как отсюда легче перебраться в Польшу, а вскоре это станет возможным. Они подарили мне толстую книгу «Карты и схемы по русской военной истории». Додик, так звали врача, сказал, что эта книга приведет в веселое состояние даже при самых тяжелых переживаниях. Позже мне сказали, что они выехали из страны в 1957 году, при первой разрешенной эмиграции. Тогда же в Польшу выехала племянница мамы, Рита, она вышла замуж за вечно думающего о деньгах Яшу. Оказалось, что он к этому времени выучился сапожному делу и мог более реально думать о заработках.

* * *

Более заметным в классе я стал при подготовке праздничного вечера с ученицами женской школы № 4. Помимо концерта планировались танцы — важнейшая для нас часть этого мероприятия. Тогда только что появилась пластинка Цфасмана «Звуки джаза», записи ритмичных и нежных мелодий Полонского.

А для преподавателей был важен концерт. С нашей стороны Виталий Каменский должен был на трубе исполнять «Итальянскую польку», Юра Голубев и Валентин Кибирев — танцевать матросский танец «Яблочко», поэт класса Женя Кудрявцев — читать свои стихи, а я — петь недавно прозвучавший «Школьный вальс» И. Дунаевского:

Давно, друзья веселые,

Простились мы со школою,

Но каждый раз

Мы в свой приходим класс.

Нам аккомпанировал на аккордеоне физрук Сергей Шабров.

А с их стороны… С их стороны была Надя Микуланинец.

Она училась в музыкальной школе и отказалась играть на старом расстроенном пианино в нашем спортзале. Ее с трудом уговорили.

Надя сразу понравилась мне гибкой и сильной фигурой, ироничным взглядом, вежливым, но уверенным разговором. А главное — тем, что она играла на пианино.

Музыка сильно влияет на меня. Я запоминаю не только мелодию, но и звучание разных инструментов оркестра. Помню, из репродуктора на площади Корятовича я услышал печальный «Полонез Огинского». Эта музыка вызвала во мне столько переживаний и размышлений, что я прислонился к стене дома, не в силах сдвинуться с места.

Проходящая мимо женщина даже остановилась и спросила:

— Мальчик, тебе плохо?

При подготовке к школьному вечеру мы с Надей встречались много раз. Однажды она позвала меня к себе домой «послушать, как звучит настоящий инструмент». Мелодия, которую она проиграла, вызывала у меня печаль и светлые воспоминания. Я спросил:

— Что это?

— «Елка» Ребикова… Был такой композитор. Это очень интересная по композиции пьеса и исполняется чаще других его произведений. И знаешь, на эту музыку его вдохновила сказка Андерсена.

Я не знал, как поддержать такой разговор и сказал:

— Меня волнуют грустные мелодии. А недавно из комнаты родителей я услышал по радио музыку, от которой мне вдруг стало понятно, что когда-нибудь умру. Все будут жить, а я умру.

— Правда? Можешь пропеть то, что тебя так взволновало?

Я пропел несколько тактов.

— А-а-а, конечно. Это — Первый концерт Шопена. Но от такой музыки не умирают, она вызывает гордость за возможности человека.

Школьное мероприятие прошло на радость всем, а мы с Надей стали встречаться, и каждый раз я узнавал от нее много нового.

Ее папа преподавал в Университете, мама занималась переводами.

Надя училась музыке серьезно, ей присылали ноты из Чехословакии. От нее я узнал о ранее неизвестных мне писателях — Э. Хемингуэе, Р. Стейнбеке, С. Моэме, их книги она читала на английском языке.

А однажды Надя сказала, что я хороший рассказчик, но способности нужно все время развивать, иначе — они начинают работать во вред.

Не окончив школу, Надя уехала поступать в консерваторию, потом я ее уже никогда не видел. А общение с ней вспоминал с нежностью, понимая, как сильно она повлияла на формирование моего кругозора.

* * *

Юра Клименко учился неважно, и Клавдия Михайловна, его мама, поощряла нашу дружбу, считая,