вели они себя, как варвары. Учитывая порядки в нашей школе, мы прозвали директора Карлом Великим, а уступающего ему в росте завуча — Пипином Коротким.

Карл преподавал математику интересно и привил мне особый интерес к геометрии. Пошатываясь, он приходил в класс, выворачивая руку, чертил на доске почти идеальную окружность. Когда рука достигала низа геометрической фигуры, поворотная доска ударяла его по голове.

Потеряв мысль, он растерянно оглядывал класс и произносил:

— Ничего смешного не вижу…

Нужно сказать, что к нему мы относились хорошо. А явно подлого Пипина не любили, его позже побили старшеклассники.

Всем нравилась учитель украинского языка Наталия Игнатовна. Она, как принято говорить, была «щира» украинка с яркими чертами лица и мелодичным голосом. Наталия Игнатовна ознакомила нас с книгами Л. Украинки, П. Мирного, М. Коцюбинского, И. Франко. Она проявила ко мне внимание, когда я сказал, что знаю композиторов Н. Лысенко, С. Гулак-Артемовского, и мне нравится веселый дуэт Одарки и Карася из оперы «Запорожец за Дунаем», часто передаваемый по радио.

Очень интересно проходили уроки преподавателя географии Семена Борисовича. Он приходил в школу в офицерской форме без погон. После объяснения новой темы он вызывал к доске ученика, и тот по вопросам из класса должен был рассказать о географическом объекте на карте земного шара. У Семена Борисовича я стал одним из лучших учеников, меня нельзя было смутить даже таким каверзным вопросом: «Где находится Баб-эль-Мандебский пролив?».

* * *

Я подружился с Валерой Холковским и Витей Сукачом, они учились в параллельном классе школы, жили недалеко от Мукачевской улицы.

Валера, из обеспеченной семьи работников торговли, был красивым и трусоватым мальчиком. Иногда он угощал меня плиткой шоколада.

А Витя был тихим, изобретательным шкодником. С его подачи мы организовали подделку билетов в ближайший кинотеатр.

После книг кино было важным источником моего самообразования. Тогда показывали в основном иностранные фильмы. После того, как гас свет, и в зале становилось тихо, на экране появлялись слова: «Этот фильм взят как трофей победы над фашистской Германией».

Большая часть фильмов была о приключениях чудаков или героев. Из них понравились: «Принц и нищий», «Сестра его дворецкого», а наибольшие переживания вызвал «Мститель из Эльдорадо». Это было так красиво — таинственный всадник на красивом коне, неуязвимый для злодейских пуль и утверждающий справедливость!

После сеанса мы собирали части выброшенных билетов, ножницами ровняли их половинки, склеивали мыльной водой и отдавали Валере. Он клал билеты для просушки под толстые книги библиотеки, тонкую полосу склейки обнаружить было трудно, и проход в кинотеатр был обеспечен. Мы не ходили на многолюдные вечерние сеансы, и всегда можно было найти свободные места.

Столь выгодное дело погубила жадность Сукача. Он продал кому-то поддельные билеты. До сих пор испытываю стыд, вспоминая, как нас вытолкали из кинотеатра на глазах у всех, в том числе моей мамы. Она со своей сотрудницей в этот вечер пришла посмотреть фильм.

Бывало, что мама брала меня на концерты Закарпатского народного хора, проходившие в красивом здании синагоги, его при новой власти преобразовали в филармонию. Девушки, парни в украинских одеждах водили там хороводы, пели грустные и веселые песни. Помню, как солистка ансамбля, пританцовывая, задорно распевала:

Кажуть люди, кажуть,

Шо я красна дивка,

А я у колгоспи —

Перша бригадирка!

Тем летом маме сообщили, что ей назначен прием в Москве у очень большого начальника по фамилии Шверник. От его решения зависело все по судебному делу папы. На время отъезда мама пристроила меня в какой-то детский лагерь. Он размещался в полуразрушенном замке, там собрали ребят из неблагополучных семей и беспризорников. Мама договорилась с мойщицей посуды Катей присматривать за мной. Электричества и воспитателей там не было, мы были предоставлены сами себе — играли в футбол, купались в холодной воде горной речки.

Все в коллективе подростков определялось силой и агрессией. Среди нас главенствовал пятнадцатилетний Леха, жилистый и ловкий, вокруг него образовался круг подлиз и доносчиков. Эта компания садилась во главе длинного стола, куда в баках приносили еду, чаще всего — кашу и вареные яйца. Я сидел в конце стола, яйца до меня не докатывались, доставалась лишь миска с клейкой манной кашей и кусок хлеба. От последствий недоедания меня спасли способности рассказчика. Мои фантазии на темы прочитанного в книгах и услышанного собрали все увеличивающийся круг ребят. И однажды к нам пришел Леха. Вообще-то, у него было хорошее лицо — грустное, задумчивое, но роль вожака обязывала его быть решительно жестоким.

Его появление меня испугало, но некуда было деваться. Я как раз начал пересказ повести А. Гайдара «Судьба барабанщика». Леха слушал эту историю два вечера. Потом посадил меня рядом с собой во главе стола. Я начал поправляться и до окончания смены в лагере все сильнее ощущал свое привилегированное положение.

Но судьба неотвратимо возвращала меня к проблемам.

В один из дней прибежала испуганная Катя. Она сказала, что приехала очень высокая комиссия, моя путевка закончилась, и могут быть неприятности.

Меня охватила паника. Больше всего я переживал, что эта плохая весть станет известна моей маме, и она прервет важную поездку.

Схватив портфель, где у меня лежали сменное белье, я скатал в рулон нашу семейную драгоценность — верблюжье одеяло и, не отдавая себе отчета в происходящем, убежал из лагеря.

До Ужгорода было 14 километров. Я шел, все более успокаиваясь и находя доводы в пользу случившегося. Вспомнился мне и кораблик, с которым всегда связывались мои надежды на лучшее.

На середине пути я встретил двух подвыпивших молодых венгров. Один остановил меня, отнял портфель, толкнул в спину и сказал:

— Элюре, жидоу…[2]

Я пошел дальше, радуясь, что при мне осталось верблюжье одеяло.

Венгры окликнули меня. Наверно, их заела совесть. Они положили у обочины дороги мой портфель и показали, что могу его забрать.

Но я решил не возвращаться — пусть подавятся этим портфелем.

Дома меня никто не ждал, к Андриановым идти в таком жалком виде не хотелось. Я решил найти племянницу мамы, Риту. Ее вечно веселое настроение мне нравилось и склоняло к хорошим мыслям. Рита встретила меня без удивления. На матрасе в трусах и тельняшке лежал ее очередной друг Яша. Оба выглядели довольными собой, жизнью и очень обрадовались трем рублям, которые мама зашила мне в трусы на черный день. Яша надел брюки, через десять минут принес бутылку водки, четыре плавленых сырка и вяленую воблу.

Рита сказала:

— Можешь пожить у нас, мама