class="p1">Негласная установка, о которой знали все участники, была такой: три четверти призовых мест разделить поровну между главным государственным каналом и телестудией «Сторонка», тоже на сто процентов государственной. Оставшаяся четверть милостиво отписывалась разным газетам и газеткам. Ущемленные директора и редакторы глухо роптали в курилке, ибо похожая картина имела место год от года. Короче, всё шло до зевоты предсказуемо.

Только что отписали первое место в номинации «Пир духа» районному изданию, сохранившему в неприкосновенности название и дизайн с октября 1917-го. За пару или тройку минут до него титул лучшего публициста достался ведущему газетной рубрики «Вместе с народом». Человек на протяжении всего губернаторского срока писал победные рапорта о газификации села, которое всё никак не газифицировалось полностью.

Я сдержанно подремывал рядом с Анной Игоревной — моей коллегой из администрации. Кобяков четко дирижировал процессом. Да, собственно, никто и не думал никуда вмешиваться, пока дело не дошло до номинации «Право и политика». Механизм отбора формально был таким: члены жюри заранее, до общего сбора, смотрели и читали представленные на конкурс материалы. После ознакомления выставляли оценки по пятибалльной шкале. А большое жюри суммировало эти цифры и объявляло итоги.

С «Правом и политикой» приключилась неувязка. Номинация входила в ту четверть, которую отводилась газетчикам. Идеологически сомнительных публикаций на означенные темы никто на конкурс не подал, и установок свыше не последовало. Так что все оценщики оценивали, как Бог на душу положит, и результат вышел неожиданным. Равное количество голосов набрали сразу два номинанта.

— Что будем делать, коллеги? — спросил Кобяков.

Полусонное жюри сразу оживилось. Запахло столкновением интересов и амбиций. Один автор писал о политике, другой творил на почве права. Первый работал в частном издании, второй, а точнее, вторая, — в государственном. С одной стороны, за политику в прошлом году уже давали премию, с другой — дали сотруднику именно той газеты, где трудилась сегодняшняя номинантка. Кроме того, все знали, что между этими двумя редакциями идет плохо скрытое соперничество.

— Я считаю, Балаболкин больше других премии заслуживает, — стукнул ребром ладони по краю стола Александр Пышкин, шеф молодежного печатного органа.

Частная газета, где был обозревателем журналист Балаболкин, являлась де-факто собственностью Пышкина, будучи временно записанной на Сашину жену. Самого Сашу, то ли завидуя, то ли подкалывая, то ли органично совмещая одно с другим, как это у нас водится, некоторые товарищи по цеху именовали «золотым пером» губернатора.

— А мне публикации на темы права понравились, — подал голос кто-то из районной прессы.

— Да там одни общие слова! — откликнулся другой сельский публицист.

— Вы их читали? — громко спросила Алина Вениаминовна, сидевшая напротив меня.

Жюри загудело, грозя выйти из-под контроля. Вице-губернатор поднял руку.

— Коллеги, тише!

— Предлагаю первую премию поделить на двоих! — предложил директор одного из телеканалов, не получившего ничего.

Он давно взирал на происходящее философски.

— Не положено по регламенту, — напомнил Кобяков.

— Тогда повторное голосование, прямо сейчас, — дополнил его Илья Александрович Кислотный, глава управления по взаимодействию со СМИ.

Не совсем типичный чиновник, он был известен как поэт-лирик, к тому же составлявший сборники частушек. Илья Александрович слыл полноправным субъектом творческого процесса в губернии. В его дебютном сборнике, правда, отдельные частушки оказались не вполне пристойного содержания. Но после сигнала от читающей аудитории составитель быстро исправился.

— Закрытое? — спросил бывший бухгалтер, а ныне директор другого телеканала, уже получившего несколько премий.

— Открытое, коллеги, — известил нас поэт-лирик.

— Давайте голосовать, — послышались реплики.

— Давайте обсудим, — сказал кто-то на дальнем от меня краю стола.

— Что обсудим? — несколько нервно отреагировал Илья Александрович.

— Кандидатуры, — серьезно ответил товарищ с мест.

Жюри опять загудело, готовое сорваться в пике.

— Уважаемые коллеги, — повышая голос, начал глава управления по СМИ, — в задачу нашего собрания не входит обсуждение чьих-то кандидатур. Мы оцениваем не личности авторов, а только их публикации, представленные на конкурс.

— А пусть Георгий Вадимович выскажется, — развил спорную тему первый представитель районной прессы.

Кобяков в атакующей манере наклонил голову — так, что стала видна его прогрессирующая лысина, — и поморщился.

— Балаболкину раньше уже присуждали, — вспомнил второй человек из района.

— Пускай даму вперед пропустит, — пошутил философски настроенный директор канала.

— У этой девушки хорошие репортажи, — шепнула мне Анна Игоревна. — Если по-хорошему, надо бы ей премию дать.

— Давайте дадим, — шепнул я.

Жюри продолжало волноваться, но, как я ощутил, медленно склонялось на сторону права.

— Георгий Вадимович, ну скажите же всё-таки! — буквально возопил первый районщик.

Кобяков откашлялся.

— Коллеги, мое мнение чисто субъективное, вас ни к чему не обязывает. Балаболкина я знаю давно…

— Да алкаш он, — вполголоса произнесли на дальнем конце.

— Знаю его давно, — повторил вице-губернатор. — А девушку, ну, почти не знаю. Может, моя это недоработка. Я, наверное, за Балаболкина проголосую.

Чем всё закончится, я сообразил и без голосования, но руку, тем не менее, поднял за журналистку из отдела права. Анна Игоревна, вздохнув, поддержала своего прямого начальника — Кобякова. За обозревателя из молодежного органа голосовали и оба товарища с мест, и телевизионный бухгалтер с кучей премий. Алина Вениаминовна воздержалась, чем искренне удивила меня.

Победителем в номинации был объявлен Балаболкин.

Кто-то уже задвигал стулом, когда Илья Александрович крикнул:

— Коллеги, еще один вопрос!

Жюри разочарованно присело.

— Мы с вами совсем забыли про номинацию «Корифей», — сообщил Илья Александрович. — Необходимых пятидесяти процентов голосов нет ни у кого.

— Сколько есть? — поинтересовался Пышкин.

— Мало, — признался Кислотный. — Около двадцати. А между тем, коллеги, это очень важная номинация. В ней всегда были представлены лучшие из лучших, подлинные мастера словесности и всей нашей журналистики.

— Нету лучших. Кончились, — констатировал голос, говоривший про алкаша.

— Не надо ёрничать, коллеги, — попросил поэт, частушечник и чиновник в одном лице. — Нам предстоит определиться. Не вручать эту премию просто нельзя!

— Вахрамееву давайте вручим, — сказал, недолго думая, Пышкин.

— Пантелеймону?

— Да.

— Ты что, Саша? — Илья Александрович оторопел. — Он вообще не пишет уже лет пять, если не больше. И из дома не выходит.

— Ну и что? Заслуженный человек, собкор центральной газеты.

— Нет, это не вариант.

— Можно предложение? — руку вверх тянул редактор издания, в котором работала журналистка из отдела права.

— Пожалуйста! — радостно откликнулся глава управления.

— Я предлагаю, — торжественно провозгласил редактор, — первым в номинации «Корифей» за многолетний вклад и выдающиеся заслуги признать нашего уважаемого Илью Александровича. Я считаю, он имеет полное право именоваться журналистом — хотя бы по совокупности печатных трудов.

Просторный кабинет вице-губернатора утонул в аплодисментах.

До полного маразма мы всё-таки не дошли. Илья Александрович вспотел и начал благодарить, но наотрез отказался. В конце концов «Корифея» решили вымарать из списка номинаций — на время, до появления новых