Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Часов в шесть следующего дня Марта приезжает за Джоуи. Я жду в спальне, чтобы она меня не увидела. В это время снова пытаюсь дозвониться до отца – бесполезно.
Когда слышу, что Марта и Джоуи ушли, то скорее спускаюсь к Тому и говорю:
– Можно взять твою машину?
– Бери, – отвечает он и начинает оглядываться в поисках чего-то. – Только у водителя сегодня выходной. Черт его знает, где ключи от машины…
Он проходит в коридор и принимается копаться в ящиках. Я медленно подступаю ближе, заглядываю Тому за плечо.
– А, вот, – он подбрасывает связку в ладони, – надолго?
– Хочу съездить домой, взять хоть что-нибудь из вещей.
– А что с матерью?
– Ее сейчас не должно быть дома. Ну, я надеюсь, что ее нет.
Том оборачивается ко мне, поджимая губы.
– Съездить с тобой?
На несколько секунд я задумываюсь, опускаю взгляд. Но потом все же решаю:
– Да. Да, пожалуйста. Так будет лучше. На всякий случай.
Он кивает. Мы обуваемся и выходим из квартиры. Когда спускаемся на парковку, то за руль все равно сажусь я: несколько лет назад Тома лишили прав, после того как он устроил пьяную аварию, влетев в фонарный столб.
До дома двадцать минут пути. Пока мы едем, не разговариваем. Том сидит в телефоне, а я смотрю на дорогу и в навигатор. Думаю, вдруг отец уже дома? Вдруг он вернулся? Кажется, я еду домой совсем не за вещами. Когда мы подъезжаем, сердце стучит в два раза быстрее обычного.
Я медленно открываю дверь в высоком заборе, отключаю сигнализацию. Иду тихо, Том также бесшумно ступает позади. Сад перед домом как всегда ухожен, газон подстрижен. Машины матери на парковке нет, но отцовская стоит. В груди теплится наивная надежда.
Дверь оказывается закрыта лишь на один замок: обычно родители всегда запирают ее на два. Внутри темно. Пусто и тихо. Одного взгляда мне достаточно, чтобы понять: здесь никого нет. Внутри меня что-то обрушивается, и пару секунд я стою не шелохнувшись. Том проходит в гостиную. Мне стоит больших трудов взять себя в руки.
– Чисто, – заключает он.
Я киваю.
– Ладно, тогда я наверх.
– Мне убить твою мать, если она зайдет?
– Ха, – улыбаюсь, – боюсь, мертвым окажешься ты.
Том смеется. Говорит:
– Она меня ненавидит.
– Меня тоже. Есть хоть кто-то, кого она любит?
– Да плевать, – бросает Том и отходит рассмотреть безделушки на полках.
Не могу сказать, что мне тоже. Я поднимаюсь в свою комнату, аккуратно ступая по лестнице, словно боясь кого-то спугнуть. Мне становится грустно. Над кроватью по-прежнему висят плакаты с Янгбладом и Лил Пипом, над столом – карта с отмеченными странами, в которых я была. На полу пробковая доска с фотографиями на полароид. Не знаю, вернусь ли когда-нибудь сюда снова. Надеюсь, что нет.
Я подхожу к столу и выдвигаю из него длинный ящик – там бардак, как я и оставляла. Из-под листов и остального мусора достаю рамку с фотографией: на ней запечатлены мои родители. Мама давно убрала все семейные снимки, но один из них мне удалось стащить.
Это их свадьба. Я тоже тут есть, но только они обо мне еще не знают. Мама как-то рассказывала, что на следующий день узнала о беременности. Мне был месяц.
Над фотографией надпись: Билл Линда Шнайдер. Родители издевались надо мной всю жизнь: с того самого момента, как я родилась и они сложили свои имена и назвали ими меня. А потом решили развестись.
Я оставляю фотографию в столе. Скидываю в сумку все самые нужные вещи и остальные, какие влезают. Беру всякое барахло, даже не глядя на него. Набиваю сумку вещами и спускаюсь на первый этаж.
Когда мы с Томом уже собираемся уходить, входная дверь вдруг открывается. Я пугаюсь, приглядываюсь…
– Пап? – спрашиваю.
Мы с Томом замираем, смотрим, как отец появляется в дверном проеме. С шеи будто падает камень, и я радостно говорю:
– Папа! – срываюсь к нему, почувствовав, как Том пытается удержать меня за руку. – Где ты был?
Отец пошатывается, и я останавливаюсь.
– Пожалуйста, дочка, можешь так не кричать? – хрипит он, пытаясь снять куртку непослушными руками.
– Что с тобой? – тихо спрашиваю, замечая, как он качается в разные стороны. – Ты что, пьян?
– Детка, совсем немного…
– Да ты шатаешься, пап!
– Бель… Бельчонок. У папы были выходные. Папа немного отдохнул…
Так и не сняв косуху, отец нетвердым шагом проходит в гостиную и валится на диван. Откинув руку Тома, я подхожу к папе.
– Ты обещал мне не пить! Папа, сколько можно, мы ведь говорили об этом!
Где-то на подкорке маячит мысль: «Ты стала такой же, Белинда. Ты поступаешь точно также, как он», но я прогоняю ее. Я не чувствую вину. В конце концов, я такая, потому что он такой.
Папа складывает руки в умоляющем жесте.
– Из… извини меня, Белинда… Прости дурака. Это в последний раз.
– Да что ты несешь! – взрываюсь я. – Ты постоянно обещаешь и никогда не выполняешь! Пап… я прошу тебя, перестань…
Слезы подступают к глазам. Лицо загорается, и сквозь пелену я вижу Тома, с сожалением смотрящего на нас. От этого становится так больно, что я зажмуриваюсь.
– Малышка, поговорим з-завтра… – Отец заваливается на диван, не раздевшись.
– Пап! – кричу. – Черт! Ты опять напился, и опять тебе нет дела до меня! Пока тебя не было, меня чуть не посадили!
– Да, да… – кивает он и закрывает глаза, проваливаясь в сон.
Пересекая гостиную, Том подходит ко мне. Обнимает меня за плечо и говорит:
– Идем отсюда. Ты все взяла?
– Да, но… как я теперь уйду? – Я поднимаю на Тома заплаканные глаза.
Он прижимает меня к себе сильнее.
– Поехали, Белинда… Он все равно не в состоянии общаться.
Я смотрю на отца, который уже заснул. Всхлипываю, вытираю слезы и сопли и слушаюсь Тома. Пока мы покидаем дом, я плачу. Потом, сев в машину, прокручиваю в голове картинки, где мой папа трезв и уравновешен, беспокоится обо мне и моей жизни. Он обнимает меня, интересуется, все ли хорошо. Что бы я сказала ему?
«Пап, я попала в полицию»?
«Пап, мне негде жить»?
«Пап, я употребляю наркотики»?
«Пап, мне плохо»?
И много-много-много чего другого. А он лишь печально улыбается, говорит, что любит и со всем поможет. Он говорит мне, что я молодец и со всем справлюсь.
Трогаюсь с места. Отстраненно смотрю на дорогу, думая об отце. В какой-то момент из меня вырывается: