Андрей Назаров внес тогда пакет предложений по либерализации уголовного законодательства. Он предложил «разделить» статью 159 УК РФ («Мошенничество») по видам и выделить в отдельный состав мошенничество в сфере предпринимательства, имея в виду заведомое неисполнение договорных обязательств.

Справедливости ради эта идея исподволь становилась модной, утверждения о необходимости либерализации уголовного процесса для предпринимателей и разграничении составов мошенничества звучали и ранее.

Много говорилось на встрече и о том, что уголовные дела в отношении предпринимателей следовало бы возбуждать исключительно по заявлениям потерпевших, и о необходимости дать бизнесу четкий сигнал: быть коммерсантом в России безопасно.

Интересно, что сам Дмитрий Медведев идею разделения статьи не поддержал, предположив, что подобная мера может привести к обратному результату и увеличить количество привлекаемых к ответственности. Надо признать, что это был верный прогноз, вероятно единственный таковой на заседании.

Также Дмитрий Медведев сказал на той встрече об уехавших бизнесменах: «Они вернутся, если создадим нормальные условия для работы».

Но они не вернулись.

Дифференциация состава мошенничества стала тогда модным трендом. Влиться в мейнстрим попытались многие. Уже в мае 2012 г. Верховный суд подготовил и направил в Государственную думу законопроект с предложением ввести особенные составы мошенничества, всего пять: мошенничество в сфере кредитования, мошенничество при получении денежных выплат, мошенничество с платежными картами, мошенничество при осуществлении инвестиционной деятельности, мошенничество в сфере компьютерной информации.

Законопроект оказался крайне туманен в том, что касалось его целей и перспектив. Верховный суд не предложил ни сузить границы преступных деяний, ни расширить их, а лишь отдельно выделить в Уголовном кодексе несколько диспозиций, которые охватывались бы статьей 159 УК. Более или менее разумным представлялся тезис из пояснительной записки, подготовленной Верховным судом, о том, что конкретизация составов мошенничества снизит число ошибок и злоупотреблений во время возбуждения уголовных дел о мошенничестве, будет способствовать повышению качества работы по выявлению и расследованию таких преступлений, правильной квалификации содеянного органами предварительного расследования и судом, более четкому отграничению уголовно наказуемых деяний от гражданско-правовых отношений.

Но и этот тезис, по мнению скептично настроенных экспертов, упирался в правоприменение, формируемое низовыми звеньями следственных и оперативных структур (и неизменно поддерживаемое судами в приговорах), которые ориентированы на общеуголовное мошенничество как на тяжкий состав, по которому можно принимать меры процессуального принуждения, обыскивать и применять жесткие меры пресечения. Законопроектом же такие преступления предполагались как максимум средней тяжести, по которым срок лишения свободы не мог превысить пяти лет.

Тем не менее Верховный суд не счел нужным пояснять, каким образом разграничение мошенничества сможет повлиять на снижение количества злоупотреблений и ошибок. Законопроект ожидаемо вызвал критику академического сообщества.

Кафедра уголовного права и криминологии МГУ указала, что Верховный суд, ссылаясь на зарубежный опыт разграничения мошенничества, неверно определяет суть разграничения составов этого преступления в европейских странах. В пример был приведен Уголовный кодекс Федеративной Республики Германия, в котором действительно содержатся особенные составы, например «мошенничество при кредитовании». Состав этого преступления, в отличие от простого мошенничества, формальный, то есть наказуемым деянием является не хищение, а предоставление ложной информации кредитору.

Помимо этого, кафедра отметила, что проблема разграничения мошенничества и неисполнения договорных обязательств находится в плоскости не законодательства, а подходов судов к оценке обстоятельств дела.

С этим нельзя было не согласиться, но доводы специалистов МГУ остались тогда незамеченными. Нельзя не признать и то, что время показало: все именно так – благие намерения, если они и имелись, были в зародыше уничтожены подходами правоприменителей.

Бизнес-омбудсмен Борис Титов с оговоркой, но одобрил законопроект: «Верховный суд предложил мошенничество разделить ‹…›. Но, к сожалению, они не до конца предусмотрели все необходимые изменения. Поддержав это в первом чтении, мы все-таки будем вносить достаточно большое количество изменений ко второму чтению. Например, наказания по каждому из этих составов должны быть разные, меньшие, чем по центральной статье, то есть за мошенничество в экономической сфере наказания должны быть, по нашему мнению, меньше, мы предложим свои размеры наказания. Кроме того, мы считаем, что по многим видам из этих составов инициировать открытие уголовных дел может только пострадавшая сторона, чтобы не государство инициировало его, а только чтобы без пострадавшей стороны дела открываться не могли» [10].

Бизнес-омбудсмену приходилось впоследствии высказываться по этой теме регулярно, часто его публичные изречения были явно обусловлены конъюнктурой момента, но в целом он выдерживал основную линию: применение статьи 159 УК силовиками наносит колоссальный ущерб бизнесу.

Ко второму чтению законопроект существенно изменился, в нем появилась статья 159.4 – «Мошенничество в сфере предпринимательской деятельности». Санкции по ней предполагались мягче, чем в статье 159.

Помимо этого, по предложению Министерства экономического развития законопроект пополнился изменением в статье 20 УПК, переносящим дела о мошенничестве из категории дел публичного обвинения в категорию частно-публичных. Иными словами, такое изменение предполагало лишение следственного органа возможности возбудить уголовное дело без заявления потерпевшего. Также статью 303 УК РФ дополнили положением о фальсификации результатов оперативно-розыскной деятельности (ОРД) – до этого каралась лишь фальсификация материалов уголовного дела. Закон был принят.