Через два месяца Мэтт похудел на двадцать фунтов и остался без гроша. Я понял, что конец близок, когда двое мужчин в свободного покроя плащах с поясами, занимающиеся конфискацией взятых в кредит вещей из-за долгов, пожаловали к нам, чтобы забрать стереосистему. Родители Мэтта умоляли его вернуться домой. Он не возражал, но остался должен мне чертову прорву денег.

— Просто продай мне все, — сказал я ему, и он так и поступил.

После Мэтта остался всякий хлам, который он выпросил, украл или одолжил, зато долг был выплачен весь, до копейки.

* * *

А потом я встретил Беллу.

Помню, это был типичный португальский праздник со всеми полагающимися острыми угощениями, о которых можно только мечтать: жареной свиной вырезкой в соусе чили с чесноком, сэндвичами с сырокопчеными колбасками и перцем, треской, тушеной фасолью, фава, овощным супом с кудрявой капустой, фаршированными моллюсками с гарниром, запеченными в тесте сардинами и цыплятами на вертеле. На десерт подали хлебцы с черной патокой и козьим сыром, рисовый пудинг, мороженое с йогуртом и булочки, а сладкое красное вино лилось рекой.

Когда дюжина маленьких девочек в костюмах ангелочков с крыльями принесла священнику золотую корону, оркестр заиграл первую мелодию вечера. Праздник Сошествия Святого Духа[6] завершился, и начались гуляния.

Улицы были перекрыты, а над местом вечеринки перекрещивались гирлянды с голыми электрическими лампочками. В центре квартала расположились несколько больших палаток, вокруг которых и кишел людской круговорот.

Когда на землю упали первые капли дождя, я увидел ее, и у меня перехватило дыхание. У нее были песочного цвета волосы, глаза газели и улыбка, ради которой можно было продать дьяволу душу. Собрав все свое мужество, я поинтересовался, как ее зовут.

— Изабелла, — ответила она и улыбнулась.

И тогда я понял, что влюбился без памяти.

Делая вид, что укрываемся от дождя, мы проговорили почти два часа, стремясь узнать друг друга получше. Исходящий от нее аромат сводил меня с ума — от нее пахло ароматизированным белым мылом и кондиционером для белья.

Внезапно небо затянули тяжелые черные тучи, хлынул дождь и засверкали первые молнии. В ливне явственно ощущалась непомерная сила и власть, а целая серия быстрых и стремительных зигзагов молний, сопровождавшихся раскатами грома, заставила всех гуляющих броситься в укрытие. Белла попятилась и уже готова была развернуться и кинуться наутек, когда я спросил:

— Мы с тобой еще увидимся?

Она сняла одну из своих жемчужных сережек.

— Это мои самые любимые сережки на свете, — сказала она, — и носить одну нельзя, она не заменит пару. — Белла протянула сережку мне. — Давай не терять друг друга из виду, хорошо?

— Хорошо.

Я проглотил невесть откуда взявшийся комок в горле.

— Номер 555-8374, но звони до пяти, — прошептала она. — Потом мой отец возвращается с работы.

И, одарив меня на прощание своей замечательной улыбкой, Белла поспешила прочь.

Промокший до нитки, я стоял посреди улицы, повторяя про себя «555-8374», пока цифры эти не превратились для меня в волшебный напев. Сердце подсказывало, что само небо послало мне эту женщину вместе со вспышкой молнии. Поразив еще несколько целей наобум и заставив деревья танцевать в водовороте ливня, тучи рассеялись столь же внезапно, как и появились. Чистый и умытый, окружающий мир засиял новыми яркими красками, распахнув передо мной неведомые дали. Я люблю дождь с грозой. Если она длится достаточно долго, то наступающее после нее умиротворение не поддается описанию.

* * *

И мы таки не потеряли друг друга из виду. Ее отец и вправду был очень строг, поэтому наши встречи происходили украдкой, но при первой же возможности. Я до сих пор не знаю, настоящий то был жемчуг или фальшивый, поскольку так и не спросил; мне было все равно. Настоящим сокровищем для меня стала Белла.

Когда я вернулся домой после странствий по дороге воспоминаний, меня встретил поцелуй жены и три внушительных чемодана, стоявших у двери.

— Мы уезжаем в Винъярд завтра на рассвете, — сообщила Белла.

— Я могу хотя бы принять душ и побриться? — поддразнил ее я.

Она улыбнулась.

— Да, можешь, если поторопишься.

* * *

Хотя высокий сезон еще не начался и мы действительно выехали из дома с первыми лучами рассвета, движение к мысу Кейп было уже плотным. Маршрутный челночный автобус до пристани оказался битком набит. Когда мы подъехали к терминалу Пароходного общества, я наклонился к Белле и поцеловал ее. Во мне нарастало радостное предвкушение, и я спрашивал себя, отчего мы и впрямь всего несколько раз побывали в моем самом любимом месте на земле. Ведь оно располагалось от нас всего в нескольких милях дальше по шоссе, на расстоянии паромной переправы.

Белла приклеилась к борту корабля, но во мне зрелище вздымающихся валов и пляшущих поручней вызывало тошноту, посему я предпочел спуститься вниз и провести время в приятных размышлениях. Когда же это не помогло, я принялся читать одну из судовых брошюр:

«…более ста лет назад Мартас-Винъярд служил домом почти половине китобойного флота всего мира. Сыновья и мужья покидали свои семьи и поднимались на борт гигантских деревянных кораблей, чтобы попытать счастья и заработать состояние. Но по мере того, как нефть становилась все более популярным видом топлива, китовый жир сдавал свои позиции. Винъярд-Саунд и Нантакет-Саунд превратились в главные торговые пути в Атлантике для огромного каботажного флота. Многочисленные суда вставали на якорь в бухте Винъярд-Хейвен в ожидании прилива и попутного ветра. На протяжении последних трех столетий обитатели Винъярда смотрели на море как на источник средств существования. Там, где некогда основой экономики служил китобойный и каботажный флот, теперь правят бал туризм и путешествия…»

Я поднял голову. Линию горизонта гавани загораживали шпили церквей и мачты деревянных кораблей. Как и тогда, когда мне исполнилось десять лет, я почувствовал, что радостный крик уже готов сорваться с моих губ. Я поспешил на наружную палубу, чтобы отыскать Беллу.

Мы причалили в той самой гавани, где Спилберг снимал свои «Челюсти», и в толпе пассажиров сошли по пружинящим металлическим сходням на берег, чтобы влиться в нескончаемый поток туристов, прибывших на остров, дабы потратить свои денежки и обзавестись воспоминаниями, а в воскресенье вечером осуществить массовый исход обратно на материк — загорелыми, улыбающимися и увозящими с собой чемоданы, набитые сувенирами. Многие возвращаются сюда каждый год — из поколения в поколение.

— А мы, наверное, были слишком заняты работой и домом, — подумал я вслух и даже покачал головой, изумляясь собственной глупости.