— Упаси нас, боги! А как же Светлана?

Мрак услышал как на беспомощно-растерянный вопрос внук ответилтоном умудренного челядинца:

— Эх, деда... Что может молодая царевца? И то чудо, что одинраз с того света вернулась. А такое счастье дважды не бывает...

Их голоса удалились. Дальше был яркий свет, виднелись стеныдетинца, и Мрак вынуждено остановился на опушке. Отчаяние и злость на себяударили по голове как молот. Упал на землю, захрипел от злости на себя. А потомзадрал морду к небу и завыл так дико и страшно, что на стенах детинца стражипереглянулись, чувствуя как мороз побежал по спинам.

— Не к добру...

— Какая тоска, — сказал с дрожью в голосе другой. — Бытьздесь большой беде.

— Да уж... Средь бела дня такой вой!

Опять я виноват, думал он со злым отчаянием. Оказывает, отжертвенного ножа царевну спас — она царевна! — но вверг страну в смуту. Асейчас еще и царь куда-то делся... Выходит, это над ее отцом он так изгалялся?Но куда он делся, если отпустили где-то в пяти-шести верстах от крепостнойстены его стольного града? Трудно потеряться, да к тому же ищут сотни гридней сгончими псами... Если что-то стряслось, то что будет со Светланой?

Сегодня был седьмой день его пребывания в волчьей шкуре. Поночам подмораживало. Еще не время для снега, но ежели дня три кряду задуютсеверные ветры, то пригонит такую тучу, что и самым первым снегом засыпет хаткидо окон, и не всякий хозяин утром с легкостью отворит двери.

Ежели снег застанет в волчьей шкуре, подумал он хмуро, тотак даже лучше. Пусть труп расклюют птицы. Это лучше, чем люди будут брезгливокоситься на умершего под забором бродягу.

Он рыскал по лесу, вслушивался в звуки, внюхивался. Он ужезнал здесь каждое дерево, каждую норку, при желании мог задрать всех оленей итем самым сорвать царскую охоту.

Ночью обычно он рыскал в волчьей личине, а днем обитал влюдской. Волчья днем отсыпалась. Что еще любил в оборотничестве, так то, чтомог бы годами обходиться без сна, попеременно ныряя из личины в личину!

Когда звуки охотничьих рожков поведали, что снова идетцарская охота, он сделал большой круг, зашел с подветренной стороны и подкралсяк охотникам.

Охотниками распоряжался высокий человек с бледным ибесцветным как у покойника лицом, надменный, изредка роняющий слова. Мрак узналхозяина лодки, на которой его держали гребцом. В сторонке с двумя ловчими стоялрослый старик с белой окладистой бородой. Серебряные волосы падали на плечи,широкие и покрытые рубашкой из металлических колец. У него был звучный голос,привыкший перекрывать шум битвы, властные движения. Явно воевода: все воеводы,которых Мрак знавал, похожи один на другого как крепкие осмоленные бревна встене крепости.

У него было честное лицо, прямой взор, такие завтра говоряттоже самое, что говорили вчера.

— Почему, — спросил он строго одного, — ты стрелял в своеговоеводу на охоте?

— Думал, что там лось.

— И когда ты догадался?

— Когда тот лось стал отстреливаться.

Старик раздраженно отмахнулся, что с дурнем говорить, а Мракнеслышно скользнул за кустами на другую сторону поляны. Там отдавалраспоряжения бледный, а эти, как Мрак убедился, даже вечером говорят иное, чемутром, а стоя вещают совсем не то, что говорили сидя.

Он был без доспехов, но слушались его почтительно. Приказыбросались выполнять стремглав, сами покрикивали по дороге, словно несли в зубахлоскуток его власти. Когда он остался один, к нему приблизился толстый споросячьим лицом. Губы держал трубочкой, будто собрался причмокнуть.

— Кажан, — проговорил он негромко, — ты в самом деле вышелиз преисподней! Только там можно научиться таким хитростям. Трудно былоуговорить?

— Еще бы! Дядя исчез, какая тут охота. Пришлось долго вещатьо государственной необходимости.

— Ха-ха! Получилось?

— Как видишь. Государственной нуждой можно оправдать все.

— Но как оправдать охоту? Уговорить царевну принять участиев кровавой мужской забаве, когда бьют оленей, псы душат зайцев, соколы бьютуток и перепелов!

Кажан слегка раздвинул губы, но глаза оставались как узамороженной рыбы:

— Все же лучше, чем рубка человечьих голов на току. Для неелучше, раз их не посещает. Не желает, видите ли, зреть гибели несчастных людейна потеху тем, кто заплатил! Так что охота для нее в самый раз. Здесь скачка нагорячих конях, красивые верные псы, смех, песни... А убивают оленей где-тодалеко, ей даже не обязательно самой пускать стрелы.

— Все равно, ее трудно выманить из ее сада.

— Только на охоту, только на охоту!

— Ну, — заметил Голик с похабной усмешкой, — ты смог бы,если бы захотел, уговорить и на большее.

Глухое рычание возникло в горле Мрака само по себе. Онстиснул челюсти, ни звука не вырвалось наружу, но зато перед глазами всталарозовая пелена. Голика и Кажана видел отчетливо, особенно четко выступали ихжилы, откуда под его острыми клыками брызнет сладкая кровь.

— Не знаю, не знаю, — ответил Кажан небрежно. — Не пробовал.Но слыхал, что слывет недотрогой... Даже для того певца, что вьется вокруг неесо слащавыми песнями. И еще слывет абсолютно непорочной!

— Да, потому в прошлый раз выбор жрецов пал именно на нее!

— В силу ее непорочности?

— Голик, ты знаешь тайные причины... Но народ понял, что этоправильно. Вся Куявия знала о ее чистоте и непорочности. И если бы не чудесноевмешательство богов... ведь жертва уже была принята!.. но почему-то вернулась вцелости...

— Что сказали жрецы?

— Ты же знаешь!

— Знаю этих болтунов, что умеют говорить туманно о самыхясных вещах.

Снова прозвучали звуки охотничьего рога. Судя по всему,загонщики гнали зверя в их сторону. Голик сказал негромко, но чуткое ухо Мракауслышало:

— Надеюсь, на этот раз у них получится лучше!

— У артанов руки не оттуда растут. Это если бы нашивзялись...

— Наши... Наши из-под артанского вора подошвы выпорют, а тотне заметит. Вон мой помощник Ковань! Тихий да незаметный, но его и в ступе невлупишь, куда хошь влезет...

Мороз пробежал по коже Мрака. С кем получится? Неужели опятьпостараются как-то удалить из этого мира Ее, что явно мешает чьим-то недобрымпланам? Но на этот раз для верности уже не прибегнут к жертве.

Он попятился глубже в кусты, ибо лай гончих слышался всеближе. Этих собак не боялся, они хороши только на беззащитных оленей, но следомпрется толпа галдящих людей. Каждый в одиночку — тля, но когда воедино...