второй, который сбросил в яму четверых стражников, смотрел так… так… студёно и колюче, будто заплечных дел мастера Чарзара распяли их в деревянных колодках до полной неподвижности — головой не шевельнуть — один пальцами веки оттягивает, чтобы закрыть не могли, второй острыми ледышками в глаза тычет. Ужег порывался что-то сказать, несколько раз глотал воздуху, да не решался. Как будто стояло на столе варенье, а теперь исчезло, и нет ни у кого сомнений, кто виноват и даже отпереться не получится — вон малиновая полоса на губах блестит.

— Я сделаю всё, о чём договаривались. Расскажу всё, помогу, чем смогу…

Нужный вопрос задал Сивый:

— Но победить нам это не поможет⁉

Ужег не понял по-боянски, но всёпонимающая усмешка не предполагала ничего иного — колдун спрятал глаза, тяжело вздохнул, решился и наконец взглянул боянам в глаза.

— Нет.

— Еслибыдакабыть твою в растуда, — взревел верховный, сгрёб Ужега за грудки, вздёрнул на вес, и только испуганный крик-всхлип-визг женщин привёл его в чувство. — Какая же ты падаль, хизанец! Какая же ты гнусная скотина!

— Я всё объясню, — хрипел Ужег, и на него будто откровение снизошло, будто удар молнии пробил макушку: он понял самого себя, того измученного душевными метаниями пленника Чарзара, что во сне встретил этого седого медведя, и чей мозг эта вот громадная пятерня, будто исполинская ложка выскребла с поверхности черепа, как с миски, и швырнула в пыль.

— Уж конечно объяснишь, — Стюжень зловеще улыбался. — Ты объяснишь даже то, чего до сих пор не понимал.

— У меня немного времени, — сипнул колдун, и старик поставил-таки его на землю. — Я прошу только об одном: дайте мне время хоть немного побыть с семьей.

Сивый что-то негромко сказал, и верховный не сразу понял, о чём он толкует: какое-то время Стюжень молчал, потом изумлённо вздёрнул брови и с вопросом в глазах мотнул головой на родичей хизанца. Безрод молча кивнул.

— С чего бы?

— Я не знаю, как вы обо всём догадались, но того, что случится завтра, не знаете даже вы.

Несколько мгновений Стюжень смотрел хизанцу в глаза, потом сумрачно буркнул:

— До утра. Но я хочу, чтобы ты знал: пока будешь ласкать детей, обнимать стариков и любить жену, в страшных муках умрут сотни детей, которых родителям уже никогда не потетешкать, сотням жён и мужей ложе больше никогда не ударит в нос ароматом трав, а только вонью мокрого сена от гниющей плоти. Помни это. И делай своё дело. Если сможешь.

Какое-то время Ужег стоял молча и не двигался. Его окликали родные, мать хотела подойти, но её удержал отец. Наконец колдун двинулся с места и первый шаг дался ему тяжело: хизанец ковылял еле-еле, ровно тащил на плечах — поникших и опущенных — суму со всеми людскими грехами от начала времен…

Глава 41

Когда солнце встало, и Ужег вышел на поляну — повозку закатили неглубоко в лес, «гости» ночевали меж деревьев, под пологом — бояны с трудом его узнали: осунулся, глаза потухли, брыли отвисли, ровно у пса.

— Погань всегда своё возьмёт, — буркнул Стюжень, бросая недобрый взгляд на хизанца. — Сухим из воды никогда не выйдешь.

— И поесть ему ты, конечно, не предложишь, — усмехнулся Безрод.

— Тетерев твой, подстрелил ты, — старик пожал плечами.

Сивый знаком подозвал хизанца, молча показал на остатки вчерашнего пиршества, дескать, не заставляй упрашивать, ну-ка поработай челюстями. Ужег ломаться не стал, так же молча кивнул и вгрызся в остатки вчерашнего жаркого.

— На сытый желудок и разговор склеится, да, хизанец?

Ужег долго не поднимал глаз, сорвал лист лопуха, долго отирал губы и руки, потом долго искал куда деть мятый зелёный комок, наконец, просто кинул в огонь.

— Мне сегодня понадобятся силы. Вы готовы?

— С вечера уши чешутся, пощекотать нечем, — буркнул верховный.

Колдун помолчал, несколько раз тяжело сглотнул, видимо насухую — аж бороду вперёд вытягивал и морщился.

— Я не обманывал. Расскажу всё и помогу чем могу, но…

— Тебе повезло, что я слишком стар, а он слишком холоден. Порвали бы на куски и как звать не спросили.

— Не прибедняйся, седовласый чародей, вы двое из-под носа Чарзара выкрали моих родных, и только это вселяет в меня надежду… — хизанец запнулся, тяжело вздохнул и оторвал взгляд от костра.

— Чего умолк?

— Мор не остановить. Это не в моей власти, и даже не во власти Чарзара.

Ворожец и Безрод обменялись мрачными взглядами. Приехали.

— Стюжень, ты сделал то, о чём я вчера просил?

— Сделал, — верховный снял с пояса долблёнку с плотно пригнанной пробкой. — Но так и не понял, к чему тебе болеутоляющее.

Ужег вытащил из своей сумы глиняную питейку, также плотно закрытую, и протянул руку за стариковой посудиной, а тот вдруг отдёрнул свою.

— Так для чего, я не понял?

Хизанец замер с вытянутой рукой.

— Я принёс много бед. Это как вода, вылитая из кувшина в сухую землю. Обратно её в кувшин уже не залить. В общем… помочь я могу только так, — Ужег усмехнулся жуткой, мертвецки безжизненной ухмылкой. — Странное дело: вот у вас говорят «выложить, как на духу», а для меня это станет одновременно и судом, и искуплением грехов.

Безрод, до того лишь молчавший, и переводивший взгляд с одной питейки на другую, вдруг едва заметно усмехнулся.

— Ты тоже догадался, босота? Чего хмыкаешь?

— Сейчас попросит позвать родичей.

— Я прошу лишь ещё об одной милости. Последней. Позовите сюда мать с отцом, жену и детей, — хизанец показал в сторону леса.

— Детей? Ты уверен?

— Уверен, — Ужег твёрдо кивнул.

— Сиди, сам схожу, — старик остановил Безрода, уже начавшего вздёргиваться на ноги, встал с повалки, сходил в лес и привёл родичей колдуна.

Все несли на лицах печать ночных разговоров, никто ничего не понимал, тревога в глазах была замешана на надежде, и только отец Ужега, так Сивому показалось, ждал от грядущего лишь плохого. Старик гляделся кругом мрачнее тучи.

Стюжень отдал хизанцу долблёнку, и тот, вынув пробки из обоих сосудов, один за другим опрокинул их в рот.

— Отец, мама, Дайка, садитесь на бревно, я присяду на землю у ваших ног. Ничему не удивляйтесь. То, что будет происходить… должно произойти. Так нужно. Керна, Дряз, внимательно смотрите за тем, что будет происходить и никогда не забывайте.

Дети испуганно присели, переглянулись. Ужег потряс над раскрытым ртом сосуды, выжимая их до последней капли, пустые отбросил в костёр.

— Когда отец… теперешнего правителя Хизаны был молод, однажды на охоте он с дружиной встретил странное существо. Жуткое, пугающее, от его вида кровь стыла в жилах и что-то разом обрывалось внутри. Это было в последние жаркие деньки перед годами оглушительного холода. Завязался бой, выжить в котором удалось только дерабанну. Старик, твой седоголовый товарищ с рубцами на лице видел правителя ранней весной, их корабль атаковали морские разбойники.

Стюжень перевёл, Безрод молча, глядя в огонь кивнул. Помню.

— Тварь с легкостью умертвила пару десятков воинов, а сама потеряла лишь кончик пальца с ногтём, отсечённый молодым правителем.

— Она выглядела как человек?

— Да, но существо имело мало общего с обычным человек, его могущество не позволяло в этом усомниться, и вскоре на месте битвы Зимограсс нашёл кусочек плоти, взяв который в руки почувствовал, будто его за горло схватили — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Позже он рассказывал мне, что в то мгновение ему показалось, будто тело насквозь пронзили медной трубой вестового, через один раструб которой из него вон потекла жизнь, а через второй вливалось нечто настолько жуткое и болезненное, что память о том он не избыл до седых волос и ночами часто просыпался в поту. Позже, когда я оказался во дворце правителя, мне удалось найти в летописях кое-что интересное.

Ужег на мгновение остановился, нежно потёрся затылком о ногу матери, сжал руку отца, как-то странно взглянул на жену и детей. Бояны даже не переглянулись, только Стюжень чуть подобрался и крепче сжал челюсти.

— Такое уже было. Писано, что это делается понятно само, мол, стоит взять такие вещи в руки, будто кто-то за спиной стоит и нашёптывает в ухо. Плоть того существа забирала жизнь и взамен давала… себя. Зло. Злую и могучую силу.

Когда мизинец Ужега вдруг с громким хрустом выгнуло против естества, и он остался торчать под острым углом к кисти, мать жена и дети колдуна закричали так,