Японцы спустя десять дней не поняли значения слов «полное уничтожение», которым угрожал президент Трумэн. Кабинет счел потсдамские условия «безоговорочной капитуляции» приемлемыми, потому что они относились только к вооруженным силам, но не к императорской системе. Однако возможно, из-за неправильного понимания слов время оттягивания принятия условий прошло.[519]

Будущее зависело от полковника Пола У. Тиббетса, летчика «Суперкрепости» «Энола Гей». Поднявшись без эскорта 6 августа с аэродрома на острове Тиниан, его бомбардировщик летел в темноте через Тихий океан. Рассветало, когда Тиббетс увидел остов Сикоку. Отсюда курс проходил через Внутреннее Японское море, минуя островок Миядзима, куда смерть, возможно, и не заглядывает, к гарнизонному складу города Хиросима, над которым была сброшена бомба на небольшом парашюте. Через минуту последовала вспышка яркого света, и высоко поднялся столб пыли, облако взрыва приобрело грибовидную форму. Экипаж самолета завороженно наблюдал за взрывом, пока бомбардир не прошептал: «Мой Бог!»

Адмирал Судзуки Бундзиро, переживший резню 1936 г.[520], стал премьер-министром 9 апреля 1945 г. с мандатом на восстановление мира. В начале мая американские условия изложил из Вашингтона в серии радиопередач на японском языке капитан Захариас из военно-морской разведки.[521] Свои ответы в июне и июле японцы передали через Советскую Россию, которую они считали дружественной и нейтральной. Однако Сталин скорее пытался найти предлог для вступления в войну, чем прекратить ее, и атомная бомбардировка Хиросимы заставила его поспешить. Под предлогом, что Япония не приняла потсдамские условия, министр иностранных дел Молотов известил посла Сато Наотакэ, что с 9 августа их правительства находятся в состоянии войны. Русские армии вторглись в Маньчжурию.[522]

В тот же день, самый мрачный в истории Японии, вторая атомная бомба была сброшена на верфи Нагасаки. Военный совет (военный министр Анами Корэтика не согласился с ним) полностью принял потсдамские требования, но просил сохранить институт монархии. Несмотря на стоявший остро вопрос о его собственной судьбе, император согласился на запись на восковой пластинке зачитывания им рескрипта о полной капитуляции поздно вечером 14 августа. Совершая последний путч, армейские офицеры попытались завладеть диском, но запись была передана по радио утром следующего дня. Впервые подданные слушали Божественный Голос, призывавший их принять неизбежное и «вынести невыносимое».[523] Четыре принца империи распространили рескрипт по всей Восточной Азии.

Более 50 японских руководителей, включая Анами, маршала Сугияму Мотодзиро и адмирала Ониси, шефа камикадзе, избрали «счастливое избавление» путем харакири. Тодзё пытался застрелиться, но остался жив (он был спасен американским врачом и позднее, в декабре 1948 г., повешен по приговору международного трибунала. — Пер.). Коноэ покончил с собой (приняв яд. — Пер.), избежав суда за военные преступления.

2 сентября 1945 г. Дуглас Макартур на передней палубе американского линкора «Миссури» ожидал японскую делегацию, которая должна была подписать акт о капитуляции. На Окинаве генерал Стилуэлл, переведенный в командный состав 10-й армии (возможно, вспоминавший Бирму), игнорировал японцев, заставив их ожидать в течение 15 минут на плацу его штаба. Грохот низко пролетавших эскадрилий «Летающая крепость» заглушил обмен любезностями. «Радио Токио» перед своим закрытием признало, что Япония проиграла первое сражение в «войне, продолжавшейся много столетий».[524] Однако в еще не оккупированных войсками союзников районах прозвучал более уверенный тон. Сингапурская радиостанция предупредила, что Япония не лишает себя чести — просто складывает оружие, чтобы спасти азиатов от «американского оружия, наводящего ужас». Комендант Шанхая обещал: «Мы будем готовы к следующей войне через двадцать пять лет».[525]

Конфликт из-за Великой Восточной Азии охватил беспрецедентную по размеру территорию. Пределы сферы активных боевых действий ограничивались Австралией, Гавайями, Аляской, Монголией и Цейлоном — пространство гораздо большее, чем континентальная часть Евразии. Военные потери западных союзников составили 150 тысяч человек, две трети из них американцы, потери Японии составили почти полтора миллиона человек, большее число которых нашли почетную смерть в период китайского инцидента (японо-китайской войны 1937–1945 гг. — Пер.). Атомные бомбы уничтожили 140 тысяч гражданских лиц — часть всех, погибших от огня или взрывов в стратегической воздушной войне. Затонувшие торговые суда унесли с собой на дно 150 тысяч моряков и пассажиров. Человеческие потери Китая оцениваются в 12 миллионов, остальной части Сферы сопроцветания — 6 миллионов человек. Вряд ли сохранилось хотя бы одно здание в старой Маниле, а располагавшиеся через реку Пасиг небоскребы со стальным каркасом были согнуты или разбросаны. В Рангуне грифы усаживались в створных окнах опустошенных деловых кварталов.

Части американской 8-й армии, оккупировавшей Японию, прошли через «восточные сумерки богов». Город Осака, «мастерская Востока», представлял собой ровную пустыню, Иокогама и Токио — лунный пейзаж. В деревнях крестьяне сидели сгорбившись в своих хижинах с промокшими крышами из рисовой соломы или стояли безмолвно перед алтарем Кваннон, богини сострадания. В поле их глаза были пустыми, как у рабочих волов. Американцы смотрели с жалостью, смешанной с удивлением: «Что заставило этих людей думать, что они могут овладеть миром?»[526]

Тодзё усматривал причину поражения в недостаточной вере народов Восточной Азии в божественную миссию. Один внимательный историк отметил «упадок бюрократии», «иррациональные взгляды» синтоистских философов, межведомственное соперничество[527] (между армией, ВВС и ВМС. — Пер.). На самом деле проигравшие значительно отставали в области использования науки в войне. Война не добавила имен к военной Валгалле Японии, хотя Нагумо и Ямаситу следует приравнять к самым способным командующим Мэйдзи.