Депортация этнических немцев СССР, которую следует рассматривать в качестве акта слепой ярости и мести за катастрофу на фронте в первые месяцы войны[2073], была бессмысленной и ущербной в политическом и экономическом отношении[2074]. Как отмечает И. И. Алиев, «все репрессированные народы испытали и доныне в известной мере испытывают угнетающее нормальную психику давление этого вида репрессий», «однако не вызывает сомнения, что труднее всех в этом плане приходилось советским немцам»[2075]. Немцы являются наиболее пострадавшим от репрессий во время Великой Отечественной войны народом — они были депортированы первыми, пережили вторичную депортацию (мобилизация в труд-армию), были реабилитированы в числе последних, а их национальная автономия так и не была восстановлена.

В политике СССР прослеживались аналогии с антинемецкими акциями в странах Европы, которые являлись реакцией на страх перед немецкой «пятой колонной», порожденный агрессивной политикой нацистской Германии[2076]. В Польше в 1936–1939 гг. были инициированы «шпионские процессы» в отношении местных немцев, произведены аресты немецких общественных деятелей, закрыт ряд немецких школ, клубов, распущены немецкие сельхозкооперативы, введен запрет на деятельность немецких издательств и органов печати. В 1939–1940 гг. во Франции и Великобритании были осуществлены аресты и интернирование десятков тысяч немцев[2077]. Однако в Советском Союзе, ввиду «закрытости» страны для воздействия извне и тотального государственного контроля над всеми сферами жизни, никакая работа нацистских агентов по созданию «немецкой пятой колонны» попросту была невозможна.

Очевидны в антинемецкой политике СССР и аналогии с политикой Российской империи во время Первой мировой войны. Тогда было вызвано к жизни, пожалуй, первое значимое проявление «немецкого вопроса» в нашей стране. Борьба с «германским засильем» в промышленности, сельском хозяйстве и других отраслях экономики должна была способствовать формированию у населения шовинистических, ура-патриотических настроений[2078]. Хотя в российской публицистике этого периода «не было однозначно заостренной ненависти», радикальная печать раздувала представление о немцах как носителях «грубой жестокости», отмечала «идущее из глубины веков „немецкое насилие“», подчеркивала немецкую «материальность» и «растлевающую меркантильность», оправдывала и утверждала исконную, «впитавшуюся в плоть и кровь… ненависть к немцу»[2079]. Под влиянием радикальных кругов в общественное сознание внедрялась установка, что все немцы в России были ее «скрытыми врагами», готовыми в любой момент нанести стране «удар в спину»[2080]. В отношении немецкого населения империи были предприняты репрессии, в том числе депортация 200 тыс. немцев из Царства Польского[2081]. В начале 1916 г. обсуждался вопрос об изъятии из действующей армии всех лиц немецкого происхождения и направлении их на «полевые работы в помощь населению империи»[2082]. (Хотя тогда эта идея воплощена в жизнь не была, во время Великой Отечественной войны советские власти реализовали ее в виде трудармии.)

Тезис «о войне народов, а не государств» появился еще во время Первой мировой войны[2083], однако только в период Великой Отечественной войны он был полноценно воплощен в «образе врага», который распространился «на весь германский народ и всё немецкое»[2084]. Во время же Первой мировой войны политика по отношению к немецкой нации была в большей степени «антигерманской», чем «антинемецкой». Хотя звучали призывы считать российских немцев виновными «во всех бедах страны», это касалось только подданных Германии и лиц, «употреблявших в домашнем быту немецкий язык и сохранивших свои национальные особенности, независимо от того, к какому вероисповеданию они принадлежат»[2085]. Таким образом, принималось во внимание не собственно этническое происхождение, а сохранность «немецкого» самосознания. «Обрусевшие» немцы врагами не считались. Но даже и такой подход был несправедливым по отношению к российским немцам, так как для подозрений по отношению к ним оснований не было. В частности, во время боев под Варшавой в октябре 1914 г. случаи действительного или мнимого содействия противнику со стороны местных немцев были единичными. В то же время многие немцы бежали в Варшаву от наступавших германских войск (официально распространялись слухи, что местных жителей германцы забирают в свою армию) и помогали русским войскам в период Варшавско-Ивангородской операции. Не удалось обнаружить в Российской империи и какой-либо германской шпионской сети[2086].

Главная ошибка советской политики по отношению к этническим немцам СССР во время Великой Отечественной войны заключалась в умышленном или ненарочном непонимании отсутствия значимой связи между ними и Германией. К моменту эмиграции немецких колонистов — предков большинства советских немцев — с «исторической родины» (XVIII в.) в Европе еще не сложилось ни единого германского государства, ни единой немецкой нации. Немецкие земли состояли из более 300 самостоятельных государств. Среди их населения преобладало «областное», а не «общегерманское» самосознание, особенно в среде крестьян и ремесленников, составлявших большинство тех, кто эмигрировал в Россию. Немецкая нация и германское государство сформировались только в конце XIX в., причем культурно-бытовое и языковое своеобразие населения отдельных земель, а также областное самосознание сохраняется до сих пор (швабы, баварцы, франконцы и др.)[2087]. Свое самосознание имеет германское по происхождению население Австрии и Швейцарии, которое именует себя «австрийцы» и «германошвейцарцы», а не «немцы». Немецкое меньшинство в Трансильвании именовало себя «саксы».