Медичи, он воздвигнет бронзовую конную статую монарха за свой счет на Пьяцца делла Синьория. (Неизвестно, получил ли он ответ.)

Переписка между Микеланджело и Лионардо возобновилась только в декабре, когда мастер, преодолев крайнее раздражение, отправил племяннику короткое послание, начинающееся словами: «Впрочем, я не хочу обмануть твоих ожиданий»[1341]. Он не хотел окончательно порывать с этим молодым человеком, в котором видел единственную надежду на прямое продолжение рода Буонарроти, но, по-видимому, был зачастую склонен вести себя как старомодный флорентийский отец семейства. Тон его первого сохранившегося письма Лионардо, к тому времени двадцатиоднолетнему, поразительно отличается от восторженного обожания, которым проникнуты письма к Томмазо Кавальери, или вычурных маньеристских изысков, которыми изобилуют утонченные и возвышенные послания Виттории Колонна: «Лионардо, вместе с твоим письмом я получил три рубашки и весьма удивлен, что вы мне их прислали: они такого грубого полотна, что здесь не найдется и крестьянина, который не устыдился бы такое носить»[1342]. В подобной манере будут отныне выдержаны его письма Лионардо, когда он заподозрит, может быть справедливо, что племянника интересуют главным образом деньги богатого дяди[1343][1344].

* * *

В начале 1545 года, спустя сорок лет, гробница наконец была завершена. 25 января открыли скульптуры работы Раффаэлло да Монтелупо, а в феврале – скульптуры работы Микеланджело[1345]. Вот она предстала зрителям, но как надлежит судить о ней – другой вопрос. В «Жизнеописании Микеланджело» Кондиви дает ей оценку одновременно горделивым и извиняющимся тоном: «Верно, что гробница, даже завершенная вопреки первоначальному замыслу Микеланджело, все же производит более глубокое впечатление, чем любая другая в Риме, да и, пожалуй, в целом свете»[1346]. Что ж, это справедливо. В конце концов, кардинал Гонзага недаром отметил, что довольно и одного «Моисея», дабы ее прославить. Действительно, гробницу украшал один из бесспорных шедевров Микеланджело, одна из наиболее прекрасных статуй в истории искусства.

Гробница Юлия II. Сан-Пьетро ин Винколи, Рим. 1505–1545

Всего этого достаточно, чтобы сделать гробницу Юлия II самым прекрасным папским надгробным монументом XVI века, а может быть, и всех времен. С нею могут соперничать созданные соответственно Поллайоло в конце XV века и Бернини – в XVII. Однако в целом гробница Юлия – отнюдь не тот великолепный шедевр, каким могла бы стать. Исходный замысел меняли слишком часто; произведения, выполненные Микеланджело в различные периоды, плохо сочетаются друг с другом; скульптуры, вырезанные чужими руками, выглядят, как он всегда опасался, слабыми, грузными и неуклюжими на фоне его собственных работ. Облик гробницы несет отпечаток тех обстоятельств, в которых она создавалась, и напоминает о компромиссе, навязанном художнику под угрозой судебного преследования.

* * *

В конце 1545 года, во второй раз за прошедший год с небольшим, Микеланджело снова тяжело заболел[1347]. Луиджи дель Риччо вновь перевез его к себе во дворец Строцци-Уливьери и там выходил. В середине января 1546 года дель Риччо смог написать племяннику мастера во Флоренцию, объявив, что Микеланджело почти исцелился. Тем не менее в Риме ходили слухи о его болезни и о смерти. Как и полтора года тому назад, Лионардо бросился на юг, чтобы не упустить вожделенное наследство, но, когда он прискакал в Рим, Микеланджело отказался его принять. В конце концов, 6 февраля, он послал Лионардо очередное резкое и язвительное письмо: «Ты говоришь, что приехал, движимый той любовью, которую ты ко мне испытываешь. Корыстная же это любовь!»[1348]

Возможно, в это время произошла единственная засвидетельствованная источниками ссора Микеланджело с дель Риччо. В недатированном письме Микеланджело гневно замечает, что, разумеется, тот, кто спас ему жизнь, вправе его оскорблять, но он не знает, что труднее перенести: смерть или это оскорбление. Нанесенная Микеланджело обида, в чем бы она ни состояла, касалась гравюры, доску которой Микеланджело умолял уничтожить. Под письмом он оставил уточнение: «Микеланьоло Буонарроти. Ни живописец, ни скульптор, ни архитектор, а все, что Вам будет угодно, только не пьяница, как я Вам это говорил дома»[1349].

Микеланджело не описывает показавшуюся ему столь оскорбительной гравюру, но можно предположить, что речь идет о его собственном портрете, выполненном в 1546 году Джулио Бонасоне; на этой гравюре мастер предстает изможденным, с лицом, покрытым глубокими морщинами, и волосами, завивающимися словно в некоем нервном возбуждении. Подобное изображение действительно могло ранить чувства человека, не удовлетворенного своей внешностью.

Оказалось, что заботливый уход во время болезни стал последней услугой, оказанной художнику дель Риччо. В конце 1546 года, возможно в октябре, дель Риччо умер; он был ближайшим другом и советчиком Микеланджело на протяжении предшествующих пяти лет. Мастер был убит горем. «Теперь, когда Луиджи дель Риччо ушел из жизни, – писал в ноябре некий папский сановник злобному и порочному сыну папы Пьерлуиджи Фарнезе, герцогу Пармскому и Пьяченцскому, – Микеланджело столь потрясен, что не в силах творить, он лишь предается отчаянию»[1350].

Тем самым Микеланджело невольно создавал немалые неудобства сильным мира сего, ведь совсем недавно их планы нарушила другая кончина. 3 августа умер Антонио да Сангалло-младший, главный архитектор базилики Святого Петра. Поначалу папа и его советники думали, что смогут заменить его Джулио Романо, учеником Рафаэля и предшественником Антонио на этом посту, однако тот отказался и вскоре также умер. Оставался Микеланджело, но он, вполне понятно, полагал, что дел у него и без того довольно. Весной 1546 года семидесятиоднолетний утомленный художник медленно приступил ко второй фреске для капеллы Паолина, «Распятию святого Петра»[1351].

Спустя несколько дней агент послал Пьерлуиджи Фарнезе еще одно письмо. Если папе когда-либо требовались услуги Микеланджело, сообщал он, то сейчас, в особенности для возведения собора Святого Петра и Ватиканского дворца, однако управлять художником стало еще труднее теперь, «когда не стало мессера Луиджи, умевшего умиротворять его» и убеждать, что «надобно соответствовать желаниям Его Блаженства»[1352].

Очевидно, одного лишь приказания папы было недостаточно, чтобы заставить Микеланджело выполнить то, что от него требовали, хотя перечить Павлу III было опасно. В 1538 году он без сожаления бросил Бенвенуто Челлини в темницу замка Святого Ангела, где ювелир чуть было не погиб. Надо сказать, что представители семейства Фарнезе своей склонностью к насилию и непредсказуемостью поступков ничуть не уступали клану делла Ровере. В 1538 году Пьерлуиджи Фарнезе изнасиловал молодого Козимо Гери, епископа Фано и друга Реджинальда Поула, который впоследствии умер, возможно от полученных травм[1353].

Однако Микеланджело, по-видимому, обходился с Павлом III не более уважительно, чем с Климентом VII. В первом разговоре