Первое, адресованное чародею самой Годеливой Делорм, бывшим Архимагом Империи Одельтер, пришло с островов Тари Ашш. Васбегард прочитал его сразу, в экипаже. Распечатав конверт, он провел над ним рукой и под его ладонью магический шифр превратился в аккуратные ряды строчек. Письмо было написано красивым, каллиграфическим почерком, но вести в нем содержались ужасающие – такие, что, закончив чтение, Васбегард долго смотрел в одну точку. Он обхватил голову руками и астенически раскачивался из стороны в сторону.

Чародей тут же бросил свои дела в Старой столице и отправился обратно в Ле-Тер-дю-Нор. Ворвавшись через некоторое время в Убежище Алентанса и бросив на диван дорожное пальто, мэтр Васбегард даже не поздоровался. Ибо он сразу начал зачитывать присутствующим новости от Годеливы.

Так мы с Фойереном узнали о том, что все Ядовитые маги потеряли свои способности. После долгих разбирательств сомневаться в этом не приходилось. О потере магических сил стало известно Великому Князю Иниру Таш'Шассейту, и он под страхом расстрела запретил выносить эти сведения из страны. Однако на островах Тари Ашш понимали, что мировая осведомленность об их проблеме была теперь лишь вопросом времени.

Но и это не стало главной бедой. Случилось непоправимое: среди Ядовитых магов появились первые жертвы. То, что казалось нам легендой, найденной на страницах старой книги, начало воплощаться наяву. Нечто ужасающее поглощало Ядовитых чародеев, и мы были бессильны перед его волей.

– Унемша Гатадрис умерла на прошлой неделе. Перед смертью она сказала, что желает только одного – чтобы на ней прекратилась эта череда смертей, – Чьерцем расправил письмо, но руки его вдруг предательски дрогнули.

Умирая, читал одельтерский маг, девушка нечеловечески страдала. Она похудела до иссушения, не могла ходить без посторонней помощи, и ее беспрестанно тошнило, чаще всего желчью, ведь пищу желудок отторгал сразу. Тело молодой чародейки терзали постоянные боли, и ее безутешная мать не знала, как облегчить ей страдания. У них были деньги и были связи, не было лишь пути спасения.

В комнате повисла тяжелая, невыносимая тишина. Слезы будто сами собой катились по щекам Джасин и оставляли на них черные дорожки сурьмы, которой аниса Саджайки каждое утро густо подводила глаза.

Слезы были и на моих глазах: я знала Унемшу, еще совсем молодую, всегда радостную и… очень талантливую. Она никогда не показывала, как ей приходилось тяжко. Несмотря на привилегии, которые давали ей способности, эта девушка не кичилась ими, как другие маги, и почти всегда была тихой и незаметной. Свою боль она умудрялась прятать в глубине больших яркооранжевых глаз.

Жизнь оставила эти глаза 9 марта 890 года.

– Девушки хуже переносят магическую абстиненцию, – заключил Хитрец, а затем сказал такое, от чего все мы пришли в изумление. – Наш старый друг Матье должен знать об этом. Если его возлюбленную уже не спасти, ему следует хотя бы последние дни провести вместе с Кайхесши. Сейчас о случившемся в Одельтере известно только нам, но мы не можем утаивать это от месье Деверо.

«Не имеем на это права», – вновь вспомнилась мне одна из любимых фраз Фойерена. Поэтому, догадалась я, он вдруг заговорил о Матье. Он не имел права молчать.

Чьерцем тут же составил для Деверо телеграмму, и Кадван спешно отправился с нею в ближайший город. Моими стараниями парень уже мог немного читать по-одельтерски, а потому быстро нашел здесь почту и, приплатив служащим за срочность, отправил послание в Найтерину.

Матье Деверо получил телеграмму вечером.

Вечером в открытое окно врывался терпкий морозный воздух, шевеливший тонкую занавеску из машинного кружева. Тонкие потоки его разливались по полу, наполняли собою комнату и слабо, но цепко ударялись в лицо. Они щипали щеки, застилали слезами глаза, забирались в морщины. На лице замерло выражение непередаваемого ужаса.

Пятью минутами позже, не помня себя от горя, Матье выбежал из дома. А через пару дней, загнав несчастных скаковых, он ступил на порог нашего Убежища.

Глаза его были совсем безумны.

– Кайхесши? Она… она ведь точно жива? – успел спросить Матье, прежде чем горло его пересохло, а язык перестал слушаться. После прочтения телеграммы месье Деверо ослабел, а лицо его приобрело алебастровый оттенок. Он не получал писем от любимой уже два месяца, хотя сам писал ей каждые два дня.

«Любимая моя соловушка, – писал ей он. – Кто может сосчитать дни, что провел я без тебя, кто будет считать постылые секунды? Для меня они все бесконечны. Я посвящаю каждый свой вздох тебе, моя любовь, моя нежность! И только поэтому я до сих пор жив. Лишь для тебя я борюсь за свою жизнь, лишь о тебе думаю в часы забвения, моя маленькая, ласковая зарянка!»

Месье Деверо уже давно дали понять, что его не отпустят на Острова. Но даже найди он там пристанище, ему никогда не позволили бы осуществить свое право на жертву: в чужом государстве у него просто не будет такой привилегии. Его никогда не возьмут на службу и не занесут в Государственный реестр чародеев. Вместо этого его поставят на учет и обяжут каждые два месяца являться в городскую Ратушу, проходить проверки и писать бесчисленные расписки.

Словом, участь его окажется крайне незавидной.

– Нам не приходило известие о смерти Кайхесши, – ответил ему Хитрец. – Стало быть, она еще жива.

– Еще!.. – Матье Деверо не мог найти себе места, его голос срывался, а глаза еще сильнее наполнялись гневом и болью. – И что вы прикажете мне делать? Написать открытку с сожалениями? Упомянуть о том, что это великая несправедливость, когда умирают молодыми? Да пошло оно все к черту! Пошло оно все!

Одельтерский чародей зашелся нешуточной яростью и в полубеспамятстве выкрикивал гневные, бессильные фразы. Руки его тряслись, желали вцепиться в шею любого, кто попадался на глаза, и жаждали разрушений. Он был тяжело ранен и побежден… но ведь никогда нельзя выиграть, если противником выступает сама Смерть.

– Ты сможешь увидеться с возлюбленной. За этим я и вызвал тебя, – выждав, пока первые волны ожесточения отпустят Матье, сказал Хитрец. – Я дам тебе такой шанс.

Месье Деверо поднял понурую голову, которая, казалось, была слишком тяжела для его шеи. Слабым жестом он дал понять, что слушает.

– Мне надо знать, готов ли ты для этого умереть сам? Или, самое малое, пропасть без вести? – глядя прямо в красные, маленькие, некрасивые от боли глаза Матье, спросил Фойерен. – Имперского чародея без ведома обоих правительств никогда не пустят на территорию Островов. Но обычного человека – вполне. Однако потом, если Кайхесши погибнет, ты вряд ли сможешь вернуться в Найтерину. Кроме того, однажды я найду тебя и спрошу за эту услугу. Очень дорого спрошу.

– Я все понимаю, – кивнул Матье. – Я согласен.

Есть такие особые люди, что врезаются в нашу память сразу и навсегда, меняют того, в чью жизнь они вошли. Случайные знакомые, случайные попутчики. Их имена не всегда помнят, но все, что с ними связано, прорастает в памяти глубокими и крепкими корнями. Если повезет удержать рядом с собой такого человека, можно обрести самое большое счастье из всех, что судьба предлагает на выбор. Образ темноволосой оранжевоглазой Кайхесши, мудрой и сердечной, накрепко врос в подсознание месье Деверо, и он и не собирался отпускать ее ни на минуту.