в 23-00 мы увидели, как охрана открыла восточные ворота, и на завод был подан железнодорожный состав из четырёх пассажирских вагонов, что нас удивило; из вагонов вышли солдаты и под руководством офицеров стали перегружать деревянные ящики на автокары, которые отвозили груз во вторую зону завода; наш пожилой бригадир, который был на смене и многие годы работал на строительстве завода, сказал мне, что в ящиках находится «песок» из Норильска, сырьё для завода и его охраняют очень тщательно; за полчаса разгрузка была окончена, и состав под покровом ночи покинул завод; бригадир рассказал также, что по легенде старых заводчан, в начале 1950-х годов на заводе случилось ЧП: было похищено около семи килограмм чистого золота и после этого установили три спецзоны на территории: 1-я самая секретная, 2-я менее секретная и 3-я, та, где на реконструкции некоторых цехов мы работали; новый же цех М8 строился за пределами этих зон; одновременно был установлен жёсткий порядок вывоза с завода чего-либо (свалка отходов была на территории); с этим порядком я ознакомился, когда нам потребовалось 300 кубометров шлака из котельной завода для утепления и звукоизоляции кровли и междуэтажных перекрытий; я начал оформлять пропуск на это количество шлака, однако подписать его должны были три независимых друг от друга руководителя, которые подчинялись разным ведомствам в Москве; директор завода и комендант подписали, а начальник охраны – нет; он мотивировал тем, что даже при тщательной проверке щупом шлака в самосвале можно вывезти запрещённую вещь, поэтому ничего со шлаком не вышло, пришлось нам возить его из котельных городских лагерей для заключённых, но это была заслуга всё знающего в городе и умеющего договариваться Давыдова; что касается охраняемых зон на заводе, так у меня и ИТР были пропуска только в 3-ю зону, где была столовая, мелкие наши объекты и заводоуправление; начальник ОКСа завода Рычков предлагал оформить мне пропуск и во 2-ю зону (вероятно, с намёком, чтобы мы выполняли там некоторые работы по просьбе завода), но я категорически отказался, мотивируя 100%-ной занятостью рабочих на М8; на самом деле мне претило быть с этим пропуском под колпаком КГБ.

В те времена, когда СССР находился в состоянии «холодной войны», технологическое отставание от США было значительным, несмотря на наличие в нашей стране атомных и водородных бомб, впервые в мире запущенного на орбиту спутника земли и полёта в космос Ю. А. Гагарина; началась космическая гонка вооружений и соперничество с США в области дальней космической связи, электронным управлением ракет и другими космическими объектами, которые являются идеальными для нанесения ядерного удара по противнику; но всё упиралось в налаживание эффективной системы электронного обеспечения, которая в США уже была создана, а наши ракеты, например, «земля-воздух» были неэффективны; как позже рассказывал мне, доценту РИСИ, коллега по кафедре в РИСИ, отставной полковник Пётр Васильевич, стоявший у истоков создания ракетно-космических войск, что во время войны во Вьетнаме из 30 наших ракет в американский самолет попадала только одна, остальные шли мимо цели; компьютерное отставание от США было огромным, и, чтобы его сократить, необходимо было освоить сложное производство по созданию металлического сверхчистого германия и кремния – основы для производства микросхем с самыми лучшими характеристиками, применяемых в радиоэлектронике для обеспечения дальней космической связи, а также в компьютерах, радарных установках, системах наведения и прицелах ракет, картографирования земной поверхности со спутников. На Урале была единственная в стране, но маленькая опытная установка для получения сверхчистого германия и кремния, имеющих совершенно исключительное стратегическое значение, поэтому правительство приняло решение о срочном строительстве крупного цеха на заводе п/я 121 по выпуску важнейшей продукции в необходимом количестве; для этого, как мне рассказывал во время пуска цеха один из заводских инженеров, некоторые материалы и специальное оборудование приходилось с помощью наших разведчиков и специалистов Внешторга нелегально доставать через третьи страны (ЧССР, ЮАР и др.), поскольку США запрещали торговать с СССР стратегическими материалами. Теперь стройка была под контролем ЦК КПСС и СМ СССР и руководителей края и города предупредили об ответственности; всей информацией я в то время, естественно, не имел, но важность объекта понимал, и в душе росло чувство гордости и счастья, что мне доверено такое нужное для страны дело; это оказывало влияние на меня, было бы странно, если бы это было иначе.

VII

В зимнее время возникла серьёзная проблема: надо было срочно предоставить фронт работ для сантехников, чтобы они могли смонтировать систему отопления и дать тепло во все помещения цеха; для этого в многочисленных местах прохождения стояков системы отопления, на кирпичных стенах нужно было установить маяки из раствора, которые бы фиксировали расстояние, т.е необходимый по нормам зазор, от стояка до оштукатуренной в будущем стены; кроме этого, требовалось оштукатурить на морозе стены в многочисленных местах установки отопительных трубчатых регистров большого размера; на еженедельной планёрке, которую вёл Абовский, нам в протоколе записали жёсткие сроки установки маяков под стояки и оштукатуривания фрагментов стен под регистры; объём работ был значительным, но главное – как штукатурить на морозе, поскольку раствор замёрзнет, а весной развалится – брак, и его исправить после установленных регистров будет невозможно. Что делать? И тут пригодился опыт, полученный на Берёзовке: я поехал на РБУ стройбазы треста к Володе Лепнёву и договорился об изготовлении для нас штукатурного раствора с противоморозной добавкой хлористого натрия нужной концентрации; дело пошло и мы радовались, что удалось решить эту проблему, не допустив брака в зимней штукатурке; однако из-за большого количества маяков и фрагментов стен (несколько сотен!), которые надо было срочно штукатурить, меня постоянно на планёрках Абовский подгонял, и эти «маяки под стояки» долгое время сидели у меня в печёнках.

А вот с кровлей зимой пришлось повозиться; пока кровельщики наносили битумную изоляцию по ж/б плитам покрытия, на участок прибыли из Дивногорска два самосвала с глыбами пенобетона и разгрузили их прямо на землю; я подошёл и ужаснулся: глыбы были объёмом почти с полкуба, и их надо было пилить ручной пилой на плитки толщиной 22 см. – бригадир кровельщиков Степанов и я были в шоке: во-первых, это большая потеря времени, а во-вторых, люди ничего не заработают на ручном труде; я сказал Давыдову, что так дело не пойдёт и отправился к Синегину, он согласился со мной, что надо ехать на завод: «Обещай всё, что угодно, пусть напилят плиты по нужной толщине»; мне повезло, молодой начальник цеха в Дивногорске оказался отзывчивым, и мы договорились, что он эту работу включит в стоимость пенобетона; обещал с завтрашнего дня посылать только