Шёлковой. Улица эта названа в честь Красноярского шёлкового комбината-гиганта, расположенного неподалеку, а наше общежитие трестовских молодых специалистов – это 4-х комнатная квартира на последнем, пятом этаже кирпичного дома: длинная прихожая-коридор, в которой на гвоздях висела верхняя одежда, а на полу вдоль стены стояла обувь; туалет был совмещён с ванной, но очень долго не доходила до пятого этажа холодная вода, а горячая поступала с ржавчиной и для мытья её охлаждали; купаться по-настоящему приходилось в бане, лишь харьковчанин Лёня Гайворонский, которому было всё нипочём, приходил с работы пораньше, наливал коричневую воду, ждал, когда она немного остынет, залезал в ванну и подолгу там лежал; при этом он декламировал наизусть «Евгения Онегина», «Энеиду» Котляревского или пел оперные арии; если кому-то надо было сходить в туалет, то без стеснения оправлялись, а воду для смыва черпали ведром из ванны под зорким наблюдением лежавшего Лёни, но когда народ приходил с работы, и надо было умываться, его выгоняли из ванной; иногда жильцы нижних этажей засоряли канализацию, и тогда унитаз заполнялся дерьмом, это называлось «заделать козу».

В первой от входной двери маленькой комнате жили молодожёны: Гриша Шишко с женой Аллой, они готовили пищу в своей комнате на электроплитке. Остальная холостёжь жила в трёх комнатах: в следующей маленькой комнате поначалу жили Гена Сагалаев из Ростова и ещё кто-то из ребят; в угловой комнате, которая была побольше, жили Юра Каганский из Харькова, Володя Тищенко из Краснодара и я, а в большой комнате с балконом жили харьковчане Сергей Климко, Борис Кравченко, Борис Стысин и Леонард Гайворонский; там стоял, подаренный трестом, маленький телевизор с линзой, в которую заливалась вода для увеличения изображения. Однажды в выходной день мы провели собрание, на котором решили питаться коллективно, вскладчину, так образовалась коммуна; составили график дежурств, по два человека в неделю, деньги выдавались им в субботу, чтобы заранее закупить продукты; дежурные обязаны были кормить всех завтраками и ужинами, они не должны были задерживаться на работе, дома готовили еду и кормили коллектив, благо, еда была нехитрая: макароны, картошка, мясная тушонка, колбаса, кабачковая икра, хлеб, разные соленья, масло, чай – кормили хорошо, все наедались; в маленькой кухне у стены стоял стол, внизу ящики для посуды и продуктов, а напротив – железная печь, которая топилась дровами (на ней готовили еду); дежурные могли всегда послать одного или двух человек к ближайшему магазину, чтобы с заднего двора стащить несколько ящиков, на лестничной площадке разбить их в щепки и доставить на кухню; и только однажды Лёня пригнал самосвал с дровами – это были отходы от опалубки, которые его рабочие напилили нам для топки, и тех пор проблемы с дровами уже не было и никому не надо было воровать ящики у магазина.

Часто зимой в доме пропадал свет и тогда после ужина все собирались на кухне, самой тёплой комнате, у печки, разговаривали, отдыхали, молчали, смотрели на огонь в печи; он сотней языков перебегал между дровами, схватывал их, играл с ними, прыгал, рокотал, шипел и трещал; мы тихо пели украинские песни.

По воскресеньям (в те времена субботы было рабочими) и в праздники к нам в гости приходили такие же, как мы, молодые специалисты, парни, но больше девушки, назывались они «кадрами» и поставлял их Лёня, где он их находил, нам не было известно, но, забегая вперёд, замечу, что никто из нас на этих кадрах не женился; помню, как однажды пришёл я последним с работы и увидел в прихожей около десятка пар женской обуви (ходить по вымытому полу разрешалось в чулках и носках); шум-гам, громкая музыка, танцульки, небольшая выпивка и, главное, море вкусной еды, принесённой по случаю; одни гости приходили, другие уходили, всем интересно было посмотреть ходившего по балкону медвежонка Машку, которого Боря купил на Злобинском рынке. В общем, досуг в нашей квартире был обеспечен и общение с женским полом тоже, но блядства никогда не было; кому надо было поработать с чертежами или спокойно почитать книгу, уходили в другую комнату.

Машку стали называть БУМашкой, поскольку Боря строил БУМажную фабрику на ЦБК; отзывалась она на новое имя и иногда медвежонка пускали в комнаты, он носился по квартире, часто когтями рвал чулки у девушек, и они просили убрать Бумашку на балкон. Однажды я, идя с работы, купил полбуханки хлеба и засунул его под верхнюю крышку тумбочки, а когда умылся и зашёл в комнату взять хлеб, чтобы поужинать, его уже нашла и съела Бумашка; пока она была маленькой, мы устраивали с ней борьбу, но уже к лету это стало опасно – медведь подрос и, уезжая в отпуск, Боря взял его с собой, купив намордник; вёл он себя в самолёте хорошо, поскольку воспитывался в интеллигентном обществе; Боря сдал умное животное в Харьковский зоопарк, а через некоторое время, заметив сообразительность, его передали в цирк; медведь жил у нас летом и зимой на балконе (без туалета), и весь торец дома был испачкан, но ЖЭК это прощала.

Конечно, помимо работы, которой в будни посвящалось практически всё время, была личная жизнь, в основном, в выходные и праздники. А сколько было за праздничным столом шуток и смеха, ведь смеясь, освобождаешься от всякого негатива, естественно, освобождаешься от болезни, поскольку смех – лучшее лекарство! Помню, хорошо отметили женский праздник 8 марта и все вместе сфотографировались: Боря Стысин и Элла держали в руках плакат с поздравлением всех мам, а позже такую фотографию каждый послал домой. Умели напряжённо работать и умели весело отдыхать, в том числе и на природе; по весне в выходные дни всей компанией уезжали на электричке в Маганск или Сорокино, отдыхали, готовили на костре, обедали, собирали черемшу – «конский щавель», «сибирское сало»…); в погожие дни неоднократно ходили на Столбы, ездили в Дивногорск, где было лучшее снабжение, посещали с интересом строящуюся Красноярскую ГЭС. Нравилась красивая дорога, огромная петля «тёщин язык», село Овсянка, расположенное в живописном месте на берегу Енисея, устье реки Маны и Дивногорск – городок на высоком берегу Енисея, в котором жили строители ГЭС. Предстояло нам жить в Красноярске до окончания трёхлетнего срока, а разойдутся ли наши пути, должно было показать будущее.

IV

Новый 1961-й год встречали все вместе на Шёлковой, а вначале января на моей работе произошли резкие изменения – стройкой заинтересовались руководители города и края; почти ежедневно рано утром приезжал управляющий трестом Королёв с помощниками, выслушивал просьбы и быстро в течение одного-двух дней решались все вопросы; поставили нового начальника