Через несколько дней кающийся прохвост – Колби или Хойт, неясно – вернулся к Рокфеллеру, подтвердил правдивость утверждений Гейтса и согласился переписать закладные.

Потрясенный такой двойственностью, Рокфеллер отправил своего сыщика проверить вложения в «Сан-Мигел консолидейтед майнз» высоко в Скалистых горах. Продающий эту схему оказывал гостеприимство многим предыдущим инвесторам, которые путешествовали на запад, чтобы осмотреть это место. Сразу же Гейтс почувствовал неладное, когда опрашивал горного инженера в Денвере об участках Сан-Мигел. «Что! – воскликнул человек. – Вы хотите сказать, что Джон Д. Рокфеллер вложил деньги в этот треклятую аферу?!!»27 Когда Гейтс поехал в Теллерайд, он узнал, что шахты просто фантом и что компания пошла на попятную.

На этом этапе – уже наступил конец 1892 года – Гейтс еще работал неподалеку от Рокфеллера в близлежащем Темпл-Корт; после фиаско с Сан-Мигел Рокфеллер перевез его на Бродвей, 26. Он распознал у Гейтса чутье к бизнесу, превосходящее все, что он когда-либо встречал в «Стандард Ойл». Продемонстрировав поразительное доверие, Рокфеллер дал ему неограниченный доступ к документам по всем инвестициям за пределами «Стандард Ойл». Бродя в этом зловонном болоте Гейтс был потрясен увиденным. «Я раскопал около двадцати таких больных и умирающих фирм, – вспоминал он, – каждая показывала убыточный баланс»28.

Пока Гейтс выискивал неудачные инвестиции, Джордж Роджерс присоединился к хору тех, кто убеждал Рокфеллера установить новые процедуры контроля за его портфолио инвестиций в двадцать три миллиона долларов, из них четырнадцать миллионов – в ценных бумагах железнодорожных компаний. Ободренный находками Гейтса, Роджерс предложил создать исполнительный комитет. Гейтс занимался бы инвестициями и вопросами благотворительности; сосед Гейтса по Монклеру, Старр Мерфи, принял бы на себя юридические обязанности; а Роджерс взялся бы за дела конторы, каждый получал бы десять тысяч долларов в год. Как Роджерс откровенно сказал своему сдержанному боссу: «Поначалу это покажется вам очень дорого, но это окажется значительно дешевле, чем если вас будут грабить, как раньше, и даже теперь у вас нет точных сведений касательно многих вложений, в которых задействованы крупные суммы»29. Указывая на опасности пассивного инвестирования, он предложил, чтобы Рокфеллер расписал представителей для надзора за этими компаниями.

Кроме полученных сведений о шокирующем искажении данных о своих инвестициях, Рокфеллеру предстояло и другое удручающее открытие: Хойт и Колби втихаря вышли из никчемных сделок и оставили его крайним, часто с контрольным пакетом акций. Хотя Рокфеллер прекратил общаться с этой парочкой, избавиться от дурных инвестиций оказалось не так-то просто, и он решил, что самым мудрым будет купить компании полностью и наладить их работу. Держа практически все акции тринадцати идущих ко дну фирм, Рокфеллер сделал Гейтса президентом почти всех из них. За ночь молодой священник, опасавшийся бедности, стал руководителем двух железнодорожных компаний, а также разветвленной сети шахт, лесозаготовок и обрабатывающих концернов. Большинство этих крайне рискованных инвестиций так и не окупились.

Гейтс будто был рожден управлять деловыми империями, а не спасать души и работал с большой важностью и пафосом. Пока он отделывался от многих убыточных предприятий, он сильно расположился к «Эверетт тимбер энд инвестмент компани». Посещая эти места каждый год в роскошном частном железнодорожном вагоне, он скупил для Рокфеллера все леса, какие были видны и в итоге такого разгула собрал пятьдесят тысяч акров (ок. 20235 га) в штате Вашингтон и еще сорок тысяч (ок. 16180 га) на острове Ванкувер. Впоследствии эти участки леса в пять или шесть раз окупили стоимость их покупки, компенсируя Рокфеллеру потери, которые он понес в фиаско с тихоокеанским Северо-Западом. Сам Гейтс инвестировал в некоторые из компаний, которыми он управлял для Рокфеллера, и в 1902 году получил неплохой доход в пятьсот тысяч долларов.

В Гейтсе Рокфеллер нашел не просто способного, а невероятно одаренного инвестора. В 1917 году, когда Б. Ч. Форбс попросил его назвать величайших коммерсантов, с которыми тот знаком, Рокфеллер поразил читателей, опустив Флаглера и Арчболда – не говоря уже о Генри Форде и Эндрю Карнеги – и назвав Фредерика Т. Гейтса. «В нем сочетаются деловые навыки и склонность к филантропии в большей степени, чем у других известных мне людей», – заявил Рокфеллер30. В душе Гейтса жило достаточно пуританской вины, и он всегда подчеркивал свою работу по благотворительности и преуменьшал деловые заслуги. Когда Адольф Окс, издатель «Нью-Йорк таймс» попросил его биографические сведения в 1912 году, Гейтс ответил скромно, даже уклончиво: «Хотя я был близко связан с личными делами господина Рокфеллера, то есть с его частными и личными инвестициями, мои интересы связаны и всегда были связаны скорее с его благотворительной работой, чем с его предприятиями»31. Это стало бы новостью для многих на Уолл-стрит, кто испытал на себе характер этого требовательного, курящего сигары, колоритного мажордома крупнейшего в мире частного состояния.

* * *

Даже при том, что он держался на заднем плане, пресса вскоре заметила влияние эксцентричного взлохмаченного Гейтса. «Внешне господин Гейтс не похож на обычного финансиста», – заметила «Нью-Йорк дейли трибьюн». «Все в нем, с ног и до небрежно причесанных волос цвета стали и подстриженных усов показывает беззаботное безразличие к тому, что другие о нем подумают»32. Инвестиционные дома не рисковали шутить с ним, так как Гейтс держал портфолио ценных бумаг для частного лица беспрецедентных размеров. При неактивных рынках капитала ему приходилось выпрашивать особо надежные ценные бумаги, которые впитали бы миллионы Рокфеллера. Как будто он был инвестиционным банком в одном лице, Рокфеллер участвовал под надзором Гейтса в основных гарантийных синдикатах акций и облигаций наравне с величественными домами Уолл-стрит. В ту эпоху для богатых индивидуумов не было ничего необычного в устройстве синдикатов, новым был сам масштаб участия Рокфеллера.

Даже в старости Рокфеллер получал котировки акций дважды в день и мог перечислить точное число акций, которыми владел во многих пакетах. Он чтил несколько инвестиционных правил. Пожалуй, самое священное из них – Гейтс не трогал его пакет «Стандард Ойл», основу состояния. Как и в «Стандард Ойл», Рокфеллер настаивал на сохранении остатка средств не ниже десяти миллионов долларов. Так как он держал и значительную долю государственных облигаций США, он чувствовал, что может играть на бирже без риска. Прирожденный бунтарь, Рокфеллер настаивал на скупке при падении рынка и продаже при росте. Аккумулируя позицию, он покупал акции каждый раз, когда они снижались на одну восьмую пункта; избавляясь от позиции, он продавал каждый раз, когда акции поднимались на восьмую пункта – техника, давшая ему средний показатель за продолжительный период. После того как на него дважды подали в суд за некорректный совет, он воздерживался от того, чтобы предлагать подсказки. Также здесь присутствовала доля подлинной смиренности, так как Рокфеллер признавал, что не имеет «пророческого взгляда, и мог бы ввести в заблуждение других… одной из моих скромных догадок»33.