Гейтс безоговорочно верил в благородство и мудрость Рокфеллера. «Если бы он оказался среди, скажем, двадцати величайших деловых людей современности, – заметил он однажды, – немного побыв в его обществе, самые самоуверенные, самонадеянные из этих гигантов пришли бы к нему частным образом за советом»9. Гейтс знал многих богатых людей, и на него произвело впечатление, что у Рокфеллера не было частных яхт или железнодорожных вагонов. Он всегда бросался Рокфеллера защищать, иногда с юмором. Когда один человек пожаловался, что Рокфеллер в свои кливлендские годы беспокоился только о деньгах, Гейтс резко ответил: «Во имя неба, что еще можно было делать в этом городе!»10 В одном из характерных для него высказываний Гейтс заявил: «Рокфеллеры сделали несравнимо больше, чтобы бессрочно обогатить государство, чем какая-либо другая семья с момента основания республики»11.

Гейтс не считал Рокфеллера абсолютно невинным в бизнесе, но верил, что какие бы предосудительные поступки он ни совершил, они просто отражали деловые устои его времени. Но у него не было знаний из первых рук, так как пока он смотрел за инвестициями, филантропией и внешними делами Рокфеллера, он был исключен из всего, связанного со «Стандард Ойл». По словам Младшего: «Нефтяные компании его не любили, и я стал связью между ними»12. Гейтс появился на сцене как раз тогда, когда Рокфеллер уходил на покой и был обособлен от своего крупнейшего холдинга, и Гейтс мог позволить себе роскошь верить в невинность босса и предполагать, что он вел себя также хорошо в «Стандард Ойл», как и в последующих проектах.

Важно отметить, что Рокфеллер окружил себя в начале 1890-х годов совершенно новыми людьми, способными защищать его прошлое с полной искренностью – и полным незнанием. Набирая подчиненных, не работавших ранее в «Стандард Ойл», он имел шанс начать все с начала и теперь быть в делах столь же этичным, сколь и в речах. Эти подчиненные, под руководством Гейтса обеспечивали, чтобы миллионы Рокфеллера жертвовались или инвестировались добросовестно. Заполучив в штат бывшего пастора, Рокфеллер придерживался лучшего поведения и новых моральных правил. А присутствие Младшего на Бродвей, 26, еще больше гарантировало, что отец будет вести себя более этично, чем в прошлом.

Как и в «Стандард Ойл» Рокфеллер поощрял независимость, и, как только тщательно выучил своих полководцев филантропии, дал им свободу действий. Гейтс считал босса терпеливым, добрым и внимательным, но понимал, что среднезападное радушие и чувство юмора Рокфеллера иногда являлись завесой. «Обычно он относился ко всем людям с глубокой сдержанностью, скрываясь за банальностями и забавными историями. Он обладал искусством свободно болтать с друзьями и гостями, расспрашивая других, но почти не раскрывая свои сокровенные мысли»13. Иногда Гейтс шел к оракулу за наставлением и уходил еще более озадаченный. Он написал о Рокфеллере: «Его неторопливость иногда доходила до крайности; его нежелание спорить и полностью высказывать свои мысли, его навык не раскрывать даже клочка поверхности для нападения, его затянувшиеся молчания, так что мы не могли определить даже его возражения, иногда были трудными»14. Рокфеллер никогда не обвинял и не хвалил, и раскрывал свое мнение о сотрудниках, только добавляя или убавляя их обязанности. Его мысли напоминали набор китайских шкатулок: вы проникали сквозь внешнюю стенку и оказывались перед другой, затем еще одной, и так до бесконечности.

* * *

Когда Рокфеллер отошел от дел, его состояние накапливалось с потрясающей скоростью. Во время его пребывания в «Стандард Ойл» трест обычно платил фиксированный дивиденд двенадцать процентов, отражая его осмотрительность в руководстве. Теперь, с Арчболдом у руля, дивиденды подскочили до тридцати одного процента в 1896 году и до тридцати трех – в 1897 и 1899 годах. Поддержанная дивидендами, цена акций «Стандард Ойл» взвилась со ста семидесяти шести в 1896 году до четырех пятидесяти восьми тремя годами позже. Сколь бы Рокфеллер ни осуждал эту расточительную политику дивидендов, он получал от нее больше всех, и это заставляло его ускориться с филантропией, чтобы разобраться с растущими объемами денег.

Получая сотни обращений ежедневно со всего мира, Рокфеллер заставил Гейтса пообещать, что тот никогда не будет передавать ему письма с просьбами или раскрывать его адрес. Пока что Рокфеллер продолжал выдавать сотни, если не тысячи индивидуальных даров нуждающимся друзьям, родственникам и незнакомцам – одному кузену на севере штата отправил пару поношенных ботинок, другому старый костюм, – но он все больше склонялся к мысли, изложенной в письме 1889 года к Гейтсу: «Я все больше и больше расположен давать только через организации»15. Гейтс преданно реализовал политику оптовых даров, отклоняя мелкие просьбы о деньгах фатальной ремаркой: «Это розница»16.

Иногда Рокфеллер позволял Гейтсу мельком увидеть его внутреннюю грусть. Однажды Гейтс заметил, что благотворительность сама по себе награда, и человек, ожидающий от судьбы благодарности, умрет озлобленным. Рокфеллер «лишь неторопливо и с непривычной силой ответил: «РАЗВЕ Я ЭТОГО НЕ ЗНАЮ?»17 Гейтс видел, что, хотя Рокфеллер всегда окружен людьми, у него совсем немного или вообще нет настоящих друзей, богатство изолирует его. Около 1910 года Гейтс навещал Рокфеллера в отеле на юге и обнаружил, что тот достаточно одинок и покинут и предложил связаться с какими-нибудь образованными местными людьми. «Что же, господин Гейтс, – сказал Рокфеллер, – если вы полагаете, что я не размышлял об этом, вы ошибаетесь. Я провел некоторые опыты. И результат неизменно один – примерно на девятой лунке появляется некоторое предложение, благотворительное или финансовое!»18 В благотворительности Рокфеллер пережил больше разочарований в людях, чем в коммерции, сказав однажды сыну: «Я ссуживал и давал людям деньги, а затем видел, как они переходят на другую сторону улицы, лишь бы не пришлось со мной разговаривать»19.

Гейтс знал, что с момента, как он согласился стать ответственным за раздачу милостыни при дворе, его жизнь изменилась без возврата. «Теперь я оказался в большинстве своем отрезанным от незаинтересованной дружбы и почти по необходимости стал центром интриг и неприязни», – написал он в мемуарах20. Наблюдая, как люди строят козни и пресмыкаются за состояние Рокфеллера, было сложно сохранять веру в природу человека. «Если бы вы могли оказаться в этой конторе, – написал он однажды Уильяму Рейни Харперу, объясняя свою осторожность, – и видеть, как во всем остальном приличные люди проявляют жадность и даже унижаются, когда приходят договориться о богатстве господина Рокфеллера, вы бы лучше поняли, чем можете понять сейчас, откуда возникла моя осторожность, возможно, не вполне естественная»21.

Хорошо изучив психологию босса, Гейтс понимал, как предпочитает видеть себя Рокфеллер, и эффективно играл на этом. Гейтс умел манипулировать, как видно из письма, отправленного им другу, в котором он перечислил двадцать две подсказки по сбору средств. Подсказка номер шесть гласила: «Если вы найдете [потенциального спонсора] с большими дарами, не стоит слишком нетерпеливо подталкивать его проявиться. Дайте ему время, мягко направляя. Дайте ему почувствовать, что это он приносит дар, а не что дар забирают у него силой». Номер семь советовал: «Обращайтесь только к самым благородным мотивам. Мотивы низкие и эгоистичные ему подскажет собственный ум»22. Можно заподозрить, что некоторые из этих указаний Гейтс применял к самому Рокфеллеру, все это время показывая себя верным слугой.