У Гейтса был талант придавать предложениям Рокфеллера как раз нужный штрих исторической драмы. Каждый дар он облекал в образ судьбоносного свершения в человеческой цивилизации и часто копировал деловой стиль самого Рокфеллера – говоря об образовательных трестах, например, – чтобы продать ему программу. Гейтс знал, что Рокфеллер видит себя инструментом Бога в бизнесе и филантропии. Взяв верный тон, Гейтс всегда мог завладеть вниманием своего наставника. Годы спустя Гейтс отправил ему следующее новогоднее поздравление:

«Бесспорно, ни один человек не мог бы исследовать ваш чудесный жизненный путь, не осознав, что он отмечен в высшей и особой степени знаками «Замысла Божьего». Я хорошо помню, как ваша жизнь стала для вас чередой больших неожиданностей, как перед вашим изумленным взором открывались виды совершенно непредсказуемые, и теперь, когда вы можете окинуть взглядом этот большой пройденный путь, как часто должно быть запечатлевалось в вашем уме, что вы были только инструментом в руках Высшей Силы, которая не является нами. Как ясно вы, должно быть, видите в ретроспективе, что эта Великая Невидимая Сила вела вас все время и всегда к целям невидимым, более широким, разнообразным, далеким, чем вся человеческая мудрость в силах осуществить или постичь. Если теперь, в начале этого нового года я могу осмелиться предложить вам тост, это – Джон Д. Рокфеллер, его жизнь – замысел Божий»23.

Тогда как Гейтс станет неиссякаемым источником идей благотворительных проектов, важно отметить личный вклад Рокфеллера. Все тот же ум, создавший империю «Стандард Ойл», активно выстраивал благотворительную империю. Как отметил Гейтс, Рокфеллер «получал не меньше удовольствия от устраивания филантропии, чем от эффективности своего предприятия»24. Удалившись от дел, Рокфеллер действительно уделял больше времени филантропии, чем инвестициям. Гейтс часто генерировал идеи, но Рокфеллер без колебаний накладывал на них вето или вынуждал Гейтса пересмотреть предложение. Многие вещи Рокфеллер запретил, например финансирование агентств социального обеспечения. Гейтс никогда не пользовался неограниченной свободой в составлении программ, ему требовалось учитывать все пожелания Рокфеллера. Власть Гейтса, пусть и обширная, имела четко очерченные границы.

* * *

Рокфеллер создал образ такой загадочной непогрешимости, что люди полагали, что в личных инвестициях его подход столь же безошибочен, как и в «Стандард Ойл». Когда становилось известно, что он купил пакет акций, торжествующие инвесторы спешили присоединиться к нему. Иногда Рокфеллер подкреплял собственный миф. «Я взял за правило в коммерции всегда все принимать в расчет, – сказал он однажды старому другу. – Каждый цент превратить во что-то. Я никогда не вступаю в предприятие, если не уверен, что оно пойдет благополучно»25.

Услышав эту пустую похвальбу, Фредерик Т. Гейтс усмехнулся бы, так как обнаружил личные финансы Рокфеллера в шокирующем состоянии, вложенные наобум, без постоянного управляющего портфелем. Выдающийся ум «Стандард Ойл» оказался пассивным инвестором, легко вводимым в заблуждение. К 1890 года, положив в банк десять миллионов долларов годового дохода, Рокфеллер все еще прислушивался с удивительной доверчивостью к советам предполагаемых друзей. Он отчасти попал под влияние двух знакомых прихожан из Баптистской церкви на Пятой авеню – Колгейта Хойта и Чарльза Колби. Хойт часто заходил за ним домой по утрам и сопровождал в деловую часть города, все это время расхваливая акции. Рокфеллер безоговорочно верил этим двум посетителям церкви, которые уговаривали его делать миллионные разорительные инвестиции во множестве компаний. Под их давлением он получил инвестиционную империю, которую знал только по недостоверным цифрам на слух. Примиряло Рокфеллера с этим раскладом то, что он брал миноритарные пакеты и предполагал, что его партнеры инвестируют равнозначные суммы.

Колби и Хойт были членами исполнительного комитета Северной Тихоокеанской железной дороги, когда Рокфеллер выступал ее главным акционером, и жадно вкладывались в лесонасаждения тихоокеанского Северо-Запада. Они планировали раскрутить город Эверетт, штат Вашингтон, в точке, где Северная тихоокеанская предположительно отроет главную конечную станцию у залива Пьюджет-Саунд. По мере того как Большая Северная железная дорога близилась к завершению, всю территорию сотрясали спекуляции. Но Колби и Хойт ошиблись в одном маленьком, но дорогостоящем расчете: конечная станция Северной Тихоокеанской появилась в Такоме, а не в Эверетте. Тем временем, слепо следуя их советам, Рокфеллер продолжал вкладывать в шахты, сталелитейные заводы, бумажные фабрики, железные дороги и даже фабрику гвоздей.

Непривычное отсутствие бдительности у Рокфеллера отчасти было связано с его хрупким здоровьем в начале 1890-х годов, когда он старался освободить ум от забот. Чувствуя, что, возможно, не все его внешние инвестиции столь разумны, как их описывают, он однажды упомянул, что, если во время филантропических поездок Гейтс окажется рядом с одним из этих предприятий, не соберет ли он информацию. Рокфеллера уже впечатлила предприимчивость Гейтса, и он знал, что с Гейтсом он меньше рискует оказаться в неловком положении, чем с финансовым аналитиком, который может разгласить о его неудачах на Уолл-стрит.

Вскоре после переезда в Нью-Йорк в 1891 году Гейтс собирался в тур по баптистским школам в Алабаме, когда Рокфеллер спросил, не проверит ли тот железоплавильную печь, которую он купил там по совету старого друга; он сказал, что недоумевает, почему она попала в руки получателя. Из отчета Гейтса сразу стало ясно, что он не из тех придворных, кто слащавой ложью успокаивает соверена. Дело, прямо сообщил Гейтс, не имеет ничего общего с железом, это тонко завуалированная попытка подстегнуть местную недвижимость; многие баптистские священники обманом были втянуты в покупку земель неподалеку, которые должны были подняться в цене из-за близости к предприятию. Рокфеллер скрыл изумление и беззаботно заявил, что согласился на «небольшую авантюру», чтобы помочь сыну старого друга изучить железное дело. Для сравнения Рокфеллер упомянул прибыльные железные предприятия в штате Висконсин, предположительно дававшие тысячу долларов в день. Через пару месяцев он отправил неустрашимого Гейтса взглянуть на них.

Гейтс поехал в Висконсин и с тихим упорством начал задавать вопросы. Он обнаружил в точности ту же мошенническую схему, что и в Алабаме: металлургический завод использовался, чтобы взвинтить цены на местную недвижимость и продать участки на торгах. Предполагаемые доходы были чистой фантазией: Рокфеллер на самом деле терял около тысячи долларов в день. Для любого, кто знал Рокфеллера, ситуация казалась немыслимой: он сделал крупные вложения, не перепроверив независимо цифры, данные друзьями.

Появившись в Форест-Хилл, чтобы сообщить плохие новости, Гейтс знал, что босс не сможет отмахнуться от закладных на недвижимость в шестьсот тысяч долларов как от «небольшой аферы», и Рокфеллер был заметно расстроен. Гейтс вспоминал эту встречу:

«Он был глубоко обеспокоен и, если бы я не предоставил ему самые убедительные подтверждения, не поверил бы мне. Он оставил меня в Форест-Хилл, пока не вызвал к себе старого друга с Уолл-стрит, который выступил главным в продаже ему облигаций. Этот джентльмен отрицал все мои обвинения, но противопоставить моим доказательствам мог только протесты и слезы ярости и понимания»26.