Правда, на его тихих улочках вас не собьет быстрая машина, здесь легко дышится чистым

292

степным воздухом. Как и в любом живом городе, здесь есть свои районы, престижные и

не очень, В первых навеки поселилась благородная публика: крупные руководители, совпартработники, известные врачи и неизвестные мафиози, в последних — люди

попроще.

Именно здесь и получила свою последнюю прописку скромная супружеская пара –

Шулим Гершевич и Фейга Вольфовна Сокоряиские. Прожили они вместе, как говорят, душа в душу, ни много ни мало — 63 года и 5 дней. Очень везучие были люди. Когда-то до

войны имели большое хозяйство: кур, уток, гусей, крупный рогатый скот. Фейга была

образованным человеком, учительницей. Шулим — беспрекословным работягой, тружеником земли, покладистым и добрым. В свое время довелось ему хлебнуть лиха: воевал в первую мировую, помыкался в немецком плену. Оба они были из Винницкой

области, переехали в Калининдорф уже в 30-е годы.

Здесь следует немножко рассказать и об этом самом Калининдорфе. Говорят, селение это

было основано евреями-землепашцами еще в начале позапрошлого века. Жили люди, трудились, собирали урожай, молились в своих синагогах, растили детей. Несколько

позже появились там и немецкие переселенцы. Так что, селение было

многонациональным: евреи и украинцы, немцы и русские, — все жили здесь дружно, во

всяком случае, не мешая друг другу.

После революции — странное дело! — там почему-то создали сразу три сельсовета: еврейский, немецкий и украинский, начиналась новая национальная политика. В селе

были хедер, еврейская школа и даже два еврейских техникума, словом, учись — не хочу!

После 22 июня 1941 года, первым делом, выселили в Сибирь большинство немцев. Лишь

немногим удалось избежать этой горькой участи и остаться дома. Всех мужчин призвали в

армию, в селе оставались женщины, старики, инвалиды и дети.

Когда пришли фашисты, наступил новый орднунг: в один дождливый летний день более

тысячи евреев длинною колонной вывели из села, и больше о них никто и никогда ничего

не слышал. Просто были люди — и их не стало…

Внешне в селе вроде ничего не изменилось. Правда, еврейские дома охотно разграбили

соседи, но солнце по-прежнему всходило по утрам и медленно заходило уже

прохладными вечерами. Зима безмятежно сменила печальную осень.

Все шло, как и надо, некто Погалий, завотделом пропаганды и агитации райкома партии, оставленный для организации сопротивления, лично сам сопротивлялся не слишком

долго: в первый же день встретил оккупантов хлебом и солью, а после — служил им не за

страх, а за совесть, выдавая потихоньку уцелевших "юде". Это для нас, так сказать, информация к размышлению по поводу личной преданности официальных жрецов

большевистского режима. А вот из оставшихся в селении немцев как раз никто и не

замарался грязным пособничеством, не пошел служить в полицию, не выдал ни одного

несчастного. Так нужно ли было вообще гнать ни в чем не повинных людей на верную

смерть в холодные края? Помолчим немножко и мы в их добрую память…

Добрый украинский парубок — Семен Головченко, верный муж и всякой власти

законопослушный гражданин, самолично — подальше от греха! — отвел свою любимую

жену-еврейку с двумя малолетними детками прямиком в комендатуру и, уже выходя

оттуда (теперь холостой и бездетный), облегченно вытирал пот со лба натруженной

ладонью. Интересно, что сказал бы по этому поводу наш Хаим Бялик? Может быть, шкурничество и животная трусость мерзавцев все-таки вненациональны?

293

Как после выяснилось, наиболее активное, добровольное участие в массовых расстрелах

евреев принимал бывший шофер председателя райсовета Афанасий Ивченко, дети

которого до войны учились в еврейской школе, дружили с еврейскими ребятишками. Да и

папаша их славился по селу своей любовью к малышам и домашним животным. Так что и

здесь далеко не все ясно. Что это: паталогия или глубоко замаскированное сильнейшее

личностное чувство?

Не забудем и то, что в подвале дома местного записного антисемита-жидоеда Миколы

Бутейко более двух лет укрывалась другая еврейка с тремя детьми. И если в лихую годину

друзья на поверку оказывались далеко не друзьями, то иной раз и враги менялись с

точностью до наоборот.

Но это, пожалуй, уже к вопросу о нашем понимании или, точнее, о полном непонимании

природы человека и тайн людских взаимоотношений.

А теперь вернемся, дорогой читатель, из Калининдорфа — ныне Калининского — к нашим

супругам Сокорянским.

Совсем забыл упомянуть, что у них было шестеро детей. Не дал Господь им ни одной

девчонки, зато парни были — хоть куда! Умные, трудолюбивые, сильные, красивые, да что

я, собственно, вам рассказываю — посмотрите сами на эти снимки и скажите: разве я не

прав? (Смотрите фото!)

А лица-то у них какие разные — и это у детей одних и тех же родителей! На мой взгляд, трое из них — Владимир, Лев и Исаак — вылитые славяне, а вот Рувим и Михаил — чем не

ученики моей школы? Ну а старший, Григорий, — не пойти ли мне самому поглядеться в

зеркало?

Милые мальчики! На этих снимках вы, учившиеся в сельском хедере, в форме советских

офицеров, и пусть навечно улыбается Лева, и что-то плохое, кажется, уже предчувствует

Рувим, но сегодня лишь один из вас, мой гость, может навестить на кладбище покойных

папу и маму и прочитать на мраморной табличке скромного памятника горькие слова:

"Здесь похоронены родители пяти офицеров Советской Армии, погибших на фронтах

Великой Отечественной войны".

Эх, ребята, ребята… Разве не о вас всегда говорили, что вы хорошие сыновья? Зачем же вы

так огорчили своих несчастных родителей, прислав им не одну, не две… а целых пять

похоронок! Что ж это понесло вас, евреев, не отсиживаться в глубоком тылу, как

утверждают сегодня мордатые активисты российской "Памяти" и украинского УНА-УНСО, а отлеживаться в сырых фронтовых окопах?

И не дано вам теперь уже узнать, что самую тяжкую дорогу прошел тот из вас, кто остался

жив, вернулся с фронта, сумел согреть и обустроить всех ваших вдов с детьми, доглядеть

престарелых родителей.

Ведь вам было суждено всего лишь достойно сражаться и умереть, а ему предстояло жить

и заставить выжить ваши семьи…

И все-таки какими везучими оказались Шулим и Фейга! Судите сами, не жизнь, а

сплошное везение: во время коллективизации их не раскулачили, не сослали в Сибирь, а

всего лишь все отобрали!

А каких прекрасных сыновей воспитали, целых шестеро!

294

Война есть война, конечно, горе народное, но ведь один же вернулся живым — значит, опять везение: будет кому забрать стариков из полуразрушенного войной дома в

Калининском в свою маленькую херсонскую квартирку,