этом уверен, а затем… по той же причине. Пусть это жестоко, но кому как не воину знать, что лучше сразу выдавить гной и прижечь рану, чем позволить ей годами кровоточить и гнить.

Но даже чётко осознавая всё это, ноги упорно отказывались нести меня прямой дорогой. Я долго петлял по переулкам и улочкам, краем уха улавливая смех прощальных пирушек, всхлипы и плачь скорых расставаний и тишину горького одиночества тех кому не с кем было проститься.

Вся Коноха провожала своих защитников на бой, который вероятно может стать первым или последним в их жизни, но каждый надеялся на скорое возвращение.

Надежда… глупое чувство. Оно лишает воли, отнимает силы и связывает крепче любых пут. Я тысячи раз видел это своими глазами и каждый раз лишь больше убеждался в своей правоте.

* * *

На прощальный ужин собралась вся моя родня. Праправнуки и праправнучки, внуки и внучки, их жёны и мужья, их братья и сёстры. В этот вечер мой дом был как никогда полон.

Все смеялись, пели, танцевали и улыбались. И ни в ком не было и капли фальши. Кагуя всегда ходили бок о бок со смертью, а потому умели ценить редкие моменты мира.

Однако солнце село и гости разошлись. Многим из них предстояло сегодня покинуть родной дом и проститься с теми кто останется. Этот ритуал, эта традиция… сказать что она была очень личной и сокровенной значит не сказать ничего. Прощаться всегда больно, но эту боль необходимо вытерпеть да бы приобрести кое-что невообразимо ценное — понимание. Того что всё конечно, того что жизнь нельзя остановить или повернуть назад, ведь никакого назад попросту нет. Есть только сейчас, только оно имеет значение потому что лишь оно реально.

Едва ли возможно описать словами кого это — прощаться навсегда. И уж точно это не сможет сделать столь косноязычный рубака как я, но одно мне ведомо наверняка. Проститься не значит забыть и вырвать из сердца. Вовсе нет. Ведь прощаясь с кем-то навсегда ты прощаешься не столько с ним самим, но скорее с самим собой. А после уходишь и никогда больше не возвращаешься, ведь заместо тебя всегда приходит кто-то иной.

Быть может именно поэтому даже спустя столько лет мои чувства к Умеко нисколько не утихли? Ведь тысячи раз я уходил прочь, и каждый раз она встречала другого меня на пороге дома, и он вновь в неё влюблялся, как и она в него. И так из раза в раз.

Резко встряхнув головой я постарался отогнать пошедшие в разнос мысли. Ожидание изрядно действовало на нервы, ровно как и уже разгорающееся внутри угли ярости, что скоро грозили обратиться в бушующее пламя. Но не здесь и не сейчас.

Всматриваясь в хмурое ночное небо я продолжал сидеть на пороге своего дома, с трепетом и толикой облегчения ожидая развязки.

Тихий звук шагов я услышал загодя, а потому когда те, кого я ждал показались на веранде, то всё уже было готово. Хотя, скорее я был готов.

Они шли почти идеально ровно. Две женщины, с которыми я связал свою жизнь. С одной я прожил вместе более века, а с другой меньше года, однако в своей семье я никогда и никого не выделял. А Мито теперь такая же её часть как и Умеко.

— Дорогой.

— Суженый.

Тихо поприветствовали они меня. А я просто смотрел на них, стараясь запомнить каждую деталь.

Хм, а ведь между ними что-то изменилось. Нет, они по прежнему едва ли переносят друг дружку, но… что-то определённо поменялось. Быть может общая беда помогла им прийти к компромиссу или же они как следует пустили друг дружке кровь на одном из полигонов. Оба варианта имели право на существование, ровно как и имел место быть простой разговор по душам, но детали сейчас были не важны. Главное что они смогли хоть немного примириться с фактом взаимного существования, остальное придёт потом.

Вот теперь точно всё.

— Пора.

— Да, — несмотря на то что подобное происходило уже сотни раз Умеко была бледна как полотно, — Прощай… Дорогой.

По её щекам текли слёзы, но приложив всю свою волю я смог повернуть голову и встретиться взглядом с Мито.

В отличие от Умеко она держалась стойко и спокойно, но эмоции… Она не была готова к подобному, вот только едва ли вообще к такому можно подготовиться.

— Я… — вскинулась было Принцесса Узумаки, но тут же замолкла и лишь когда на её плечо легла маленькая ладошка Умеко она, едва ворочая языком, смогла произнести:

— Прощай… Любимый.

— И вы прощайте.

Сказав эти три слова я тут же развернулся и направился к выходу. Я всегда поступал именно так, но… Когда створки ворот уже были распахнуты я остановился и прошептал:

— Я вернусь. Обещаю.

И лишь затем покинул родной дом.

Надежда — глупое чувство. Я считал и считаю так по сей день. Но как я уже сказал одному юнцу — мой взгляд на мир не обязательно должен быть единственно верным. Да и даже если я всё-таки прав, из любого правила бывают исключения, и порой глупое и бессмысленное чувство именно то что нужно для того чтобы идти вперёд.

Пять месяцев спустя

Кэтсеро равнодушно смотрел на то как несколько новичков в его отряде изливают содержимое своих желудков прямо на землю.

Да уж, когда ему обещали усиление речь шла о матёрых воинах, а не об этих салагах. Впрочем другие ловчие партии и этого не имели, так что жаловаться было грешно.

Отвернув в голову от всё ещё переводящих казённые харчи юнцов, старый шиноби вновь обратил взор на деревню… вернее на то что от неё осталось.

Итиномия была небольшой деревушкой, что раскинулась прямо на берегу реки Могами, всего в нескольких сотнях километров от Страны Когтя. Достаточно удалённое и ни чем не примечательное поселение, что даже после объявления войны продолжало жить своей обычной жизнью, не задумываясь о том, что происходит на фронте. Местным это не было нужно, они не хотели идти воевать, однако война сама пришла к ним.

Неспешно прошагав прямо к чудовищному мемориалу Кэтсеро всё же не смог удержать лица. Вид десятков трупов, нанизанных на костяные пики прямо посреди некогда процветающего селения мог оставить равнодушным только законченного психопата, а сам Кэтсеро таким себя не считал.

Он видел подобное уже не единожды. За последние четыре месяца вся Страна Земли познала на себе гнев и нечеловеческую жестокость Клана Кагуя и прочих отродий Конохи, что словно тараканы расползлись по всем её конца. Но именно Демоны Проклятого Перевала зверствовали особенно рьяно и часто. Насаженным на колья ещё повезло, иным отрубали руки и ноги, но