Когда же корсары, вопреки ахиднаме, захватывали дружеские корабли, нарушая международное право, то искали причины, способные послужить поводом к действию и представить их деяние как законное. Один из алжирских корсаров, одолев французский корабль, перевозящий из Сайды товары общей стоимостью 60 000 экю, убедил диван в законности добычи за счет поддержки влиятельных покровителей, Сейди Хамуда и Хасана Портекиза. Реис оправдался так: во-первых, ему отдали приказ о нападении на корсарский корабль, поскольку на момент его выхода в море договор между Алжиром и Францией еще не был подписан; во-вторых, снаряжение корабля обошлось в немалую сумму; в-третьих, иностранное судно само не повиновалось закону: экипаж не признался, что представляет Францию, не поднял государственный флаг, и никто не понял, кому принадлежит корабль; в-четвертых, сами французы и начали бой; в-пятых, их судно перевозило рис из Анатолии (la Turquie), то есть занималось контрабандой[1740]. Как видно, почти все аргументы, за исключением одного, совершенно законны. Корсар, обвиняя французов в контрабанде или же в том, что их капитан не соблюдал должные правила во время встречи, хотел лишить последнего прав, указанных в ахиднаме.

Впрочем, нам так и неясно, на чьей стороне была правда. Сами процедуры явно были очень важными. Корсары добивались, чтобы торговые суда первыми открывали огонь, и после утраты доверия «плохая» добыча превращалась в «хорошую». Выше мы упоминали, как пираты ради этого не раз прибегали к провокациям, – скажем, поднимали вражеский флаг на своих кораблях[1741]. Увидев судно без флага, они захватывали его, не обращая внимания на то, из дружественной страны экипаж или из враждебной. И даже если флаг потом удавалось найти на борту, он уже не символизировал незаконность действий пиратов. Корсары считали, что корабли, путешествующие без флага, лишались всех привилегий, которые им давало международное право. К примеру, в 1671 году они повстречали французский корабль возле мыса Сан-Висенти. Экипаж сумел спастись, добравшись до суши, а пираты решили обозначить судно как генуэзское, чтобы узаконить добычу и не возвращаться домой с пустыми руками. Пиратская хитрость станет известной, лишь когда пленники сообщат французскому консулу Арвьё, что флаг находился по центру палубы, а не на корме, и что корсары спрятали его, едва увидев; к тому же на судне были французские надписи. К сожалению, аргумент о том, что корабль шел без флага, позволил алжирскому дею пропустить мимо ушей все жалобы консула, и добычу посчитали законной[1742].

В 1747 году корсары зашли еще дальше: они захватили корабль, который вез им же харадж от шведского правительства, и не постыдились прикрыть свою жадность правовыми тонкостями. Но, откровенно говоря, что могло быть естественнее для алжирского правительства и дея, чем желание повторно получить дань из Швеции и счесть трофеями товары, перевозимые на корабле страны-врага (Неаполитанского королевства), несмотря на весь дипломатический этикет? По существу, де Граммон ошибается, называя описанное событие всего лишь une sorte de grandeur picaresque (фр. род величайшего обмана)[1743], ведь корсарские аргументы с правовой точки зрения совершенно справедливы.

Реисы, не соблюдавшие принципы международного права, рисковали поплатиться за это по возвращении в порт. Диван, состоявший из отставных реисов, не только следил за тем, была ли добыча законной, но и проверял решения капитанов: храбро ли они себя вели, как относились к экипажу и, наконец, честно ли проводили опись трофеев. Справедливость решений такой комиссии, состоящей, как нам известно, в Алжире конца XVIII столетия из пятидесяти реисов[1744], окажется под вопросом, если учесть, что в нее входили сами инвесторы корсарских авантюр, получавшие свою долю. Тем не менее есть и много примеров того, как – в зависимости от отношений консулов с местными управленцами и международного равновесия сил – все, кто не соблюдал правила, наказывались, а нанесенные ими убытки возмещались. Иллюстрацией станет такая история.

Юсуф-реис, мюхтэди с Майорки, как-то раз напал на один корабль, и даже несмотря на то, что там подняли французский флаг, корсар все равно потопил судно вместе с экипажем. Когда же он возвратился в Алжир, алжирский дей, которому пожаловался французский посол Арвьё, осыпал реиса неслыханной руганью (maltraita de paroles), а затем велел избить фалакой. И пусть даже Арвьё простит Юсуфа, явив свое великодушие, это не избавит майорца от покупки нового корабля вместо затопленного и от компенсации всех убытков. Кстати, диван тоже заработал на этом 8000 курушей (piastre)[1745]. В 1698 году другой алжирский реис, захвативший два французских корабля вопреки ахиднаме, точно также из-за жалоб консула получит 500 ударов фалакой и обяжется возвратить все похищенное имущество вместе с десятью узниками[1746].

Бывало, реисы предчувствовали, что навлекут на себя беду и что придется отвечать за свои действия перед деем и диваном. В таком случае они принимали меры: не брали пленников и убивали экипаж захваченного корабля. Впрочем, похоже, что так поступали нечасто, – ведь корсары при этом лишались живого товара. Когда в конце февраля 1620 года Гриве, капитан французского полакра, идущего из Искендеруна с товарами на 100 000 экю, повстречает в Лионском заливе Реджеба-реиса, то спокойно позволит корсарам взойти на палубу, надеясь на договор, недавно подписанный между Алжиром и Францией. Мог ли он предвидеть, что алчный реис не сдержится, заберет все товары и, заметая следы, велит изрубить саблями тридцать шесть человек, в том числе потомков знатных марсельских родов? Но присвоить кровавую добычу окажется не так легко. Двоим молодым морякам удастся спрятаться под кораблем и после того, как корсары уплывут, оба доберутся до берегов Сардинии, положившись на милость ветра и течений. Едва они вернутся в Марсель на первом же встречном корабле, там начнется бунт, он моментально выйдет из-под контроля, и комендантам города удастся спасти всего двенадцать мусульман из шестидесяти; погибнут, помимо прочих, и представители посольской делегации Алжира[1747].