Впрочем, система патентов была свойственна Западному Средиземноморью. На востоке будут пренебрегать патентами и не дадут консулам никаких образцов для корсаров[1715]. Однако бераты все чаще предстают перед нами с конца XVII века; доказано, что ими, вопреки распространенному мнению, пользовались уже в XVI столетии. Но это могли быть документы более общего характера, так называемые мюрур тезкереси (досл. «разрешение на передвижение») или же салукондук (итал. salvocondotto)[1716]. Их выдавали не только капитанам кораблей, но и иностранцам, желавшим отправиться в Дар уль-ислам. Иногда же торговцы, желая уберечься от корсаров, располагали и рекомендательными письмами от влиятельных лиц (lettera di raccomandazione)[1717]. Между тем неизвестно, насколько доверяли такого рода бератам. Документ из испанских архивов повествует о том, как в 1546 году Тургуд захватил четыре корабля, нагруженных зерном, и когда экипаж одного из них представил ему салукондук от капудан-ы дерья Барбароса Хайреддина-паши, Тургуд просто вышвырнул берат в море[1718].

Конечно, жертва и злодей могли не найти общего языка изначально, как в превосходных пьесах комедии дель арте[1719], они, по крайней мере, всегда были готовы поспорить, а потом и понять друг друга[1720]. Не будем удивляться тому, сколь прекрасные слова находит для корсаров Бродель. Так насколько же корсары придерживались международного права, все более сложного из-за военных технологий, механизмов центральных держав и резидентной дипломатии Нового времени? Пираты существовали еще с Античности – но, тем не менее, старались не выходить в поход без документов, требуемых по закону. Насколько верны популярные образы османского корсара, не признающего никаких правил, и притесняемых европейских торговцев?

Прежде всего мы должны напомнить, что нет никакого смысла писать о тех случаях, когда правила соблюдались. А кроме того, бумаги, которыми мы располагаем, отражают лишь точку зрения европейцев. Поэтому следует обратить внимание и на то, что правила нарушались не так часто и не только османами. Не будем забывать, что корсарские вилайеты господствовали в регионе и официально поддерживали торговые и дипломатические отношения с европейцами. Например, Алжир, на взгляд европейцев, вряд ли был лишь пиратским логовом – по крайней мере до начала XIX века. Это был надежный порт с развитой коммерческой и правовой инфраструктурой, где часто швартовались корабли[1721]. В корсарских портах Магриба проживали представители европейских государств, и, как мы уже упоминали, они защищали права своих сограждан, если нарушались международные соглашения. Точно так же европейские государства принимали многих послов, прибывавших из североафриканских портов. Итак, корсары вовсе не представляли собой нелегальные политические формации, с которыми не считались европейцы. И пока практическую сторону вопроса проясняет серия договоров, которые в XVII столетии подписывались все чаще, в теории такие правоведы, как Гроций и Джентили, не рассматривают магрибские вилайеты как пиратские логова, бывшие вне закона. В начале XVIII века все признают законность политических и дипломатических ролей корсаров. Такие правоведы, как Корнелиус Бейнкерсхук, считают их аналогом европейских пиратов. Впрочем, то, что корсары оказались вне закона в ХІХ веке, когда промышленная революция изменила облик Европы, а экономические факторы ограничили пиратов, все же продиктован не их активностью, все более слабой, а тем, как видели мир Европа и Америка. И если впредь в корсарах видят не правомерных участников дипломатических переговоров, а разбойников, угрожающих торговле и подлежащих ликвидации, то это – виток развития, корсарам совершенно неподвластный[1722].

Безусловно, корсары порой пренебрегали правилами, но, как мы уже показали, в большинстве случаев проблему пытались решить дипломатическим путем. На таком фоне «другая сторона» тоже была далека от идеала. Разве в 1629 году экипаж французского корабля не обворовал и не обезглавил шестнадцать мусульман? Бросив свой корабль из-за бури и пересев на шлюпки, те доверились чужеземцам и попытались укрыться на их судне[1723]. В те же годы у берегов Испании экипаж корабля Saint-Jean d’Arles захватил алжирскую тартану, взойдя на ее палубу под предлогом инспекции. Разве мусульман тогда не продали в рабство на испанские галеры?[1724] В том же году корабль французского посла, возвращавшийся из Марокко, захватил в акватории Сале алжирское судно и поработил мусульман, плывших на нем[1725]. И как же так – экипаж, перевозивший самого посла, нарушает договор, хотя еще не просохли чернила, которыми тот написан?

Именно такие события время от времени вовлекали Францию в войну с Алжиром. Французский дипломат Сансон Наполлон лично жаловался на то, как испанцы набирают рабов на алжирских кораблях; моряков-мусульман выбрасывают за борт, а дружественные суда захватывают и доставляют во Францию[1726]. Словом, не только современные историки, такие как де Граммон[1727] и Фишер[1728], полагают, что корсары проявляли больше уважения к закону, чем европейцы; тому есть прямые свидетели, скажем, Наполлон и комендант Бастион де Франс – французского укрепления у Аннабы[1729].