Подобно Толботу эта рыба не могла умереть.

Толбот довольно долго сидел на краю кратера, глядя на воду и тела мертвых снов, круживших и качавшихся в ней, как куски вареной червивой свинины в похлебке на плите.

Спустя некоторое время он встал, перевалил через край кальдеры и продолжил свое путешествие. Он плакал.

Когда он, наконец, добрался до побережья поджелудочного моря, он обнаружил там множество вещей, которые потерял или просто выкинул в детстве. Он нашел деревянный пулемет на треноге, который трещал короткими очередями, если нажать на деревянный курок. Он нашел набор оловянных солдатиков – два отряда: один пруссаков, второй французов во главе с крошечным Наполеоном Бонапартом. Он нашел игрушечный микроскоп с пластинами, чашками Петри и полочкой химических реактивов в маленьких пузырьках с аккуратными этикетками на каждой. Он нашел бутылочку из-под молока, наполненную медяками с головой индейца на реверсе. Он нашел куклу-перчатку с головой обезьянки и именем Роско, написанным на ткани красным лаком для ногтей. Он нашел шагомер. Он нашел замечательное изображение тропической птицы, выполненное из настоящих птичьих перьев. Нашел трубочку из кукурузного початка. Нашел коробку с призами радиовикторин: картонный набор для детектива с тальком для поиска отпечатков пальцев, невидимыми чернилами и списком полицейских кодов. Еще нашлось колечко с прикрепленным к нему чем-то, похожим на пластиковую бомбу; когда он оторвал от бомбы красный ярлычок и взял ее в сложенные ковшиком ладони, в глубине заряда замелькали искорки света. Нашлись фарфоровая кружка, на одной стороне которой были изображены девочка с собачкой, и брелок с лупой в корпусе из красного пластика.

И все же чего-то не хватало.

Он никак не мог вспомнить, чего именно, но знал, что это важно. Насколько он мог судить, это было важно для того, чтобы опознать ту неясную фигуру, что маячила за хирургической лампой, когда он смотрел вверх из глубины пупка. В общем, он знал, что, чем бы это ни было, это очень важно.

Он сел в лодку, привязанную у берега панкреатического моря, и сложил все свои находки в водонепроницаемый ящик под одной из банок для сидения. Он достал большой, похожий на католический собор радиоприемник и поставил его на банку перед уключинами.

А потом он отвязал лодку, оттолкнул ее от берега, напрягая все силы перевалился через борт, поднял парус и направился по алой воде в направлении островов. Черт, действительно, не хватало чего-то очень важного.

Ветер стих, когда острова только-только показались на горизонте. Окидывая взглядом кроваво-красное море, Толбот дрейфовал в точке с координатами 38° 54’ северной широты, 77° 00’ 13” восточной долготы.

Он попробовал пить морскую воду, и его стошнило. Он поиграл с игрушками из водонепроницаемого ящика. И послушал радио.

Он прослушал программу про толстяка, который разгадывал убийства, потом радиоспектакль по «Женщине в окне» сЭдвардомГ.Робинсоном иДжоан Беннетт, потом историю, начавшуюся на большом железнодорожном вокзале, потом фантастический рассказ про богатого человека, который мог становиться невидимым, воздействуя на мозги других так, что они его не видели. Больше всего ему понравилась психологическая драма человека по имени Эрнест Чейпелл, в которой группа людей спустилась в батискафе на дно затопленной шахты и там, на глубине пяти километров, на них напали птеродактили. Потом он прослушал выпуск новостей, зачитанный Грэмом Макнейми. Помимо всего прочего уже под конец выпуска Толбот услышал, как голос Макнейми произносит:

–Из Коламбуса, штат Огайо, сообщают. Марта Нельсон провела в учреждении для умственно отсталых людей девяносто восемь лет. Ей сто два года, и она поступила в лечебницу близ города Ориент, штат Огайо, двадцать пятого июня тысяча восемьсот семьдесят пятого года. Ее документы и медицинская карта погибли при пожаре в тысяча восемьсот восемьдесят третьем году, так что никто точно не знает, по какой причине ее положили в лечебницу. На момент ее поступления лечебница называлась «Больницей для умалишенных города Коламбус». «У нее не было ни единого шанса»,– заявил доктор А. З.Софоренко, два месяца назад назначенный главным врачом лечебницы. Он сообщил, что она, возможно, стала жертвой «евгенической паники», которая, по его словам, получила широкое распространение в конце девятнадцатого века. В то время полагали, что, поскольку человек создан «по образу и подобию божьему», люди с отклонениями являются демонами или детьми диавола, и считать их полноценными человеческими существами нельзя.

–В то время полагалось,– говорит доктор Софоренко,– что человек, перемещенный из общества в психиатрическую клинику, уже не может в это общество вернуться. Она,– продолжает доктор,– стала пленницей тогдашней системы мышления. Никто не может сказать с уверенностью, была она тогда больна психически или нет, но жизнь ее безвозвратно погублена. Для своего возраста она вполне разумна. Насколько нам известно, никаких родственников у нее не осталось, и, если не считать сотрудников лечебницы, она не общалась ни с кем на протяжении последних восьмидесяти лет.

Толбот тихо сидел в маленькой лодчонке; парус висел на мачте бесполезным украшением.

–Внутри тебя, Толбот,– сказал Толбот,– я плакал больше, чем за всю мою прошлую жизнь.

Но остановиться уже не мог. Мысли оМарте Нельсон, женщине, о которой он раньше никогда не слышал, о которой бы никогда и не услышал, когда бы не совершенно случайнейшая случайность, случайность из случайностей, вихрились в его голове подобно холодным ветрам.

И холодные ветры задули, и парус наполнился, и он больше не дрейфовал, но плыл прямиком к берегу ближайшего островка. По чистой случайности.

Он стоял над точкой, в которой согласно карте Деметра должен был найти свою душу. Пару секунд он хихикал как безумный, сообразив, что ожидал увидеть здесь огромный мальтийский крест или крестообразную метку капитана Кидда, отмечающую точное место. Но видел только зеленый песок, тонкий как тальк, облачка которого летели по дуновению ветра по направлению к кроваво-красному панкреатическому морю. Точка находилась на полпути от полосы прибоя к огромной сумасшедшего вида структуре, возвышавшейся над островом.

Он без всякого удовольствия покосился на крепость, расположенную в самом центре этого клочка земли. Приземистая, высеченная из огромной черной скалы, возможно, из утеса, выросшего здесь в результате какого-то стихийного бедствия. Он не видел ни одного окна, ни одного проема – по крайней мере, на двух открытых его взгляду гранях. Это действовало ему на нервы. Казалось, какое-то темное божество правит отсюда своим безлюдным царством. Ему вспомнилась рыба, которая отказывалась сдохнуть, а потом мысль Ницше о том, что боги умирают, когда умирает последний верующий в них.

Он опустился на колени (в последний раз он делал это несколько месяцев назад, чтобы продраться сквозь свою атрофировавшуюся пуповину) и принялся разгребать руками зеленый песок.

Чем глубже он рыл, тем больше тонкого песка стекало обратно в яму. Он залез в получившееся углубление и начал отшвыривать песок между ног обеими руками – ни дать, ни взять собака, откапывающая кость.