Зачитав донесение князя Николая Репнина, императрица Екатерина тяжело вздохнула: как она устала от всех неприятностей, которые преподносят ей Швеция, Турция и Польша! Теперь она получила известие, что французы готовы помочь полякам в борьбе против России. Поляки рады, само собой! Собрали Конфедерацию, как акт неповиновения, грозятся, бренчат оружием.

– Что же делать нам с ними? – спросила она Орлова. Григорий Григорьевич вопросительно взглянул на нее, оторвавшись от карты.

– Ты имеешь в виду поляков?

– Кого еще? Николай Репнин доносит, мол, после сей Барской Конфедерации они почувствовали себя героями, будто и море им по колено. Того и гляди взбунтуются с оружием в руках.

– А мы их же салом – да по их же мусалам!

Рассмеявшись, Екатерина заметила:

– Легко сказать. Ляхи лихие люди! Нелегко будет их угомонить.

– А брат Никиты Ивановича Панина, генерал Петр Иванович Панин? А Петр Александрович Румянцев пуще того… А наместник в Польше, сам Николай Репнин! Сим робятам, полагаю, все по плечу! Да и я не последний вояка. Токмо повели, голубушка.

Екатерина отмахнулась от последних его слов. Переплетя свои пальцы, она то расслабляла их, то паки сжимала. Вставала, прохаживалась, снова садилась – словом, сильно волновалась, решая для себя дальнейшую стратегию и тактику касательно польского вопроса.

– Разве что и в самом деле Петр Панин, Петр Румянцев… Еще есть князь Александр Голицын, Александр Суворов, – задумчиво согласилась Екатерина.

Она опустила глаза, сжала виски. Затем, быстро встав, всплеснула руками.

– Нет, посмотри, как у Фридриха все просто! Дайте ему откусить лучший кусок от страны, почти третью ее часть! Австрия такожде не хочет остаться в накладе – токмо неясно, каким боком Мария-Терезия заслужила свой кусок пирога.

– Австрии достается всего ничего, два города.

– Да, но каких! Краков и Львов! Весьма развитые во всех отношениях прекрасные города. Какая архитектура! Культура! Там есть университеты! – Прищуренные глаза Екатерины замерцали, как бывало, когда она замечала, кто-то кривит душой.

– То-то и оно, – заметил Орлов. – Пруссаки хотят лишь земли, примыкающие к ним и заселенные германцами.

Екатерина усмехнулась.

– Ну, а нам нужны токмо лишь те земли, которые населены православными украинцами и белорусами.

Орлов пожал плечами.

– Судя по тому, как им не сладко среди католиков, они-то будут токмо рады войти в пределы нашего государства.

– Все оное понятно! Но земли те нам не подарят, их придется отнимать. А где взять силы, коли у нас зачинается война с турками?

– Ляхи на оное и надеются. Да! Мы не сможем показать всю свою силу, но есть весьма сильная армия Фридриха. Он, говорят, сделал немало перемен в своей армии и усилил ее новым вооружением. Вот пусть и поможет нам.

– Откуда такие новости о его армии?

– Наш посланник прислал таковое сообщение.

– Пошто меня не известили?

Граф смутился, склонился, целуя руку государыни.

– Прости меня, родная! Сама знаешь – два дня провел в Академии, а там кругом сквозняки. Свалился с температурой.

– Как? Пошто я не знала?

– Не хотел волновать тебя, государыня моя.

Екатерина близко подошла к нему, посмотрела в глаза. Положила руки на плечи, еле достав до них. Любовно оглядела. Орлов был особенно хорош сегодня в своем новом голубом камзоле, шитом серебряным галуном.

– Орел мой, отчего так плохо бережешь себя? Ты мне нужон жив и здоров, – сказала она взволнованно.

Орлов, склонившись, поцеловал ее в волосы.

– Ерунда! Ничего со мной не может случиться. Сама знаешь, у меня богатырское здоровье.

Екатерина провела руками с плеч его до локтей, прижалась к нему.

– Князь Орлов, орел из орлов, счастье мое! Как же сынок наш похож на тебя! Какой красавец у нас растет!

Орлов гордо улыбнулся, прижал ее к себе.

– Навестил я его недавно. Пора вместе повидать мальца.

Императрица чуть отстранилась в его объятьях.

– Завтра же поедем, – заявила она решительно. – Всех дел не переделаешь, а дитя, любезное сердцу нашему, навестить надобно!

Орлов снова привлек ее к себе.

– Я всегда готов, государыня-матушка, – улыбнулся он, весело сверкнув ровными белоснежными зубами, – тем паче, что меня никакие особливые дела не держат.

Екатерина, прильнув к нему, думала о том, как она его обожает… И как больно ей от того, что она у него не единственная, что имеет он связи на стороне. Каждый день она решала, как с оным жить, и стоит ли оставаться рядом с человеком, предающим ее с редким постоянством. Императрице неоднократно доносили об амурных делах фаворита. Она собиралась высказать ему все свои обиды и посмотреть на его реакцию. Но любя его, боясь потерять, все не решалась и откладывала тяжелую беседу.

* * *

Последовательница французских философов, желая в своем «Наказе» как можно четче обосновать незыблемость самодержавной власти, Екатерина записала в одной из его статей, что власть просвещенного государя ограничивается «пределами, себе ею ж самой положенными» и ограничиваться оная власть может токмо высокими моральными качествами и образованностью монарха. Екатерина полагала, сих качеств у нее предостаточно. Какой же профит от самодержицы? Чем она должна заниматься? Ответ был прост: хранить законы, наблюдать за их исполнением и просвещать народ, дабы прийти к всеобщему благоденствию. По крайней мере, и философ Монтескье в своей книге «Дух законов» полагал, коли «монарх намерен просвещать подданных, то сие невозможно осуществить без прочных, установленных законов», чем и занималась его в ученица, императрица Екатерина, пытаясь вместе с депутатами учинить полезные населению государства законы. Однако работа продвигалась со скрипом: более трети депутатов были дворянами. Делегатов от крепостных крестьян в Комиссии не было вовсе. Все-таки несколько депутатов подняли вопрос о тяжелой доле крепостных крестьян, но их не услышали, понеже большинство было за сохранение крепостного права. Государыня Екатерина Алексеевна прекрасно понимала, что для ее самодержавной власти попытка ликвидировать оное право окажется смертельной. Окромя того, даже буде дворянство пошло бы ей навстречу, дабы справиться с работой по ликвидации крепостничества, все равно потребовались бы десятилетия и неимоверные усилия.

Императрица видела, что почти год законотворческой работы огромного числа депутатов пока не дал своих плодов. В ходе дебатов Комиссии постоянно проявлялись бесконечные разногласия между дворянами и представителями других сословий. Каждый, заботясь о себе, не слишком-то пекся об общем деле. Посему их дискуссии часто выливались в споры и перепалки, мешая преодолеть разногласия и не давая ходу плодотворной работе.