Я видел кусок записи миковского концерта, и у него на гитарах играли Кифы-двойннки: топали в тандеме, жали правильные супергитаристские телодвижения. Когда он поехал на гастроли, меня спросили, что я думаю, и я сказал: очень печально, что его шоу на столько процентов составлен из роллинговских песен. Я сказал: если уж собираешься делать что-то сам, играй вещи со своих двух записанных альбомов. Не делай вид, что ты сольный исполнитель, если вокруг тебя две девицы скачут и распевают Tumbling Dice. Rolling Stones уйму времени зарабатывали свою нынешнюю репутацию. Дольше в музыкальном бизнесе еще не было. И то как Мик распорядился своей сольной карьерой, поставило её под удар, и меня это злило до невозможности.

Мик кое в чем очень солидно просчитался. Для него само собой разумелось, что, если укомплектовать бэнд любыми рукастыми музыкантами, они подойдут ему не хуже Rolling Stones. Но звучать он начал, будто это был не он. У него подобрались умельцы что надо, но это в чем-то похоже на чемпионат мира: английская сборная — это не «Челси» и не «Арсенал». Это другая игра, и приходиться срабатываться с другой командой. Ну нанял ты лучших из лучших, но теперь тебе надо выстраивать с ними отношения. А у Мика это не слишком хорошо получается. Ходить с важным видом, вешать звезду на дверь гримерки и относиться к бэнду как к нанятой обслуге — это он умел. Но хорошая музыка от такого не рождается.

После этого я решил: пошло все на хуй, хочу свой бэнд. Решил, что буду делать музыку и без Мика. Я написал, уйму песен. Я начал петь по-новому, например на Sleep Tonight. Голос теперь звучал ниже, так еще никогда не было, но это прекрасно подходило к типу баллад, которые я начал сочинять. Так что я стал зазывать чуваков, с которыми всегда хотел поработать, и я знал, с кого начать. Можно даже сказать, что совместная работа у нас со Стивом Джорданом началась еще в Париже, во время записи Dirty Work. Стив дал мне уверенность — услышал что-то в моем голосе, из чего, по его мнению, можно было сделать пластинку. Если у меня была мелодия, над которой я работал, я заставлял его её напеть.

А я ведь начинаю оживать от совместной работы — мне нужна реакция, чтобы я считал, что мои труды хоть чего-то стоят. Так что, вернувшись в Нью-Йорк, мы начали тусоваться вместе и написали вдвоем массу материала. А потом прихватили его приятеля и партнера Чарли Дрейтона, который в основном басист, но плюс к тому еще и офигенно одаренный барабанщик, и начали собираться джемовать у Вуди дома. Потом мы со Стивом провели какое-то время на Ямайке и совсем закорешились. А еще мы обнаружили, что — надо же — у нас и писать получается! Он один такой. Так что либо-либо: либо Джаггер/Ричардс, либо Джордан/Ричардс.

Стив тут сам расскажет, как мы с ним сошлись.

Стив Джордан: Мы с Китом очень сблизились в те разы, когда сочиняли вместе, еще перед тем, как собрать состав, когда нас было только двое. Мы засели в студии под названием Studio 900, которая была прямо за углом от моего тогдашнего житья, а до места, где жил Кит, когда приезжал в Нью-Йорк. — немного проехаться. Мы приходили туда и погружались с головой в процесс. Первый раз мы вообще играли двенадцать часов подряд. Киту не хотелось прерываться, даже чтобы отлить. Было обалденно! Чистая любовь к музыке — это нас связало. Но для него это явно было освобождение. У него имелось столько идей, которые просились наружу. И конечно же, он сильно переживал, по крайней мере когда доходило до сочинения, — совершенная душа нараспашку. По большей части темы были совершенно конкретные. Все о его старинном напарнике. You Don’t Move Me — это был такой классический образец, она потом попала на первый сольник Talk is Cheap.

У меня поначалу было в голове одно название: You don’t move me anymore («Ты меня больше не трогаешь»). И я совершенно не соображал, как его повернуть: то ли это мужчина говорит женщине, то ли женщина мужчине. Но потом, когда дошло до первого куплета, я понял, куда меня ведет. Неожиданно цель прояснилась, и это был Мик. Одновременно хотелось быть великодушным. Но только великодушным по-моему.

What makes you so greedy

Makes you so seedy.[187]

Мы со Стивом прикинули, что надо садиться писать диск и начали собирать ядро будущих X-Pensive Winos, которые были так названы уже потом, когда я заметил, что народ в сплин начал пользовать бутылки шато-лафита в качестве легкого аперитивчика. А что, для такой потрясающей братской бригады ничего было не жалко. Стив спросил, с кем я хотел бы играть, и я первым делом из гитаристов назвал Уодди Уоктела. И Стив сказал: брат, читаешь мои мысли. Я знал Уодди еще с 1970-х и всегда хотел с ним поработать — мало кто играл с таким вкусом, так мне близко по ощущению, как он. Насквозь музыкальный человек. Понимающий, улавливающий то, что необходимо, — объяснять ему никогда ничего было ме нужно. И еще у него самый сверхъестественный, ультразвуковой слух, до сих пор чуткий после всей его многолетней музыкальной карьеры. Он играл с Линдой Ронстадт, он играл со Стиви Никс — у женщин, но я знал, что мой чувак хочет играть рок. Так что я позвонил ему и поставил перед фактом: «Я собираю команду, и ты уже зачислен». Стив согласился, что Чарли Дрейтон должен быть на басу, и, по-моему, единогласно было решено, чтобы Айвен Невилл, новоорлеанец и отпрыск Аарона Невилла, сел за фоно. Никаких прослушиваний и отборов никто проводить не собирался.

В Winos подобрался очень хитрый состав. Почти все в этой команде могут играть на чем угодно. Могут менять инструменты, практически все могут петь. Стив поет, еще как. Айвен вообще потрясающий вокалист. И этот основной экипаж с самых первых тактов, сыгранных вместе, рванул с места как ракета. Мне всегда неправдоподобно везло с чуваками, с которыми приходилось играть. И, если стоишь впереди Winos, не оторваться просто нереально. Это кайф с гарантией. Там начиналось такое зажигалово, что почти не верилось. Меня это вернуло к жизни. Я чувствовал себя так, будто только что вышел из тюрьмы. Звуковиком мы взяли Дона Смита, которого выбрал Стив. Его натаскивали в Мемфисе, в студиях в том числе Дон Никс, автор Going Down. Еще он работал с Джонни Тейлором, одним из моих самых первых кумиров. Он таскался по мемфисским джук-джойнтам за Ферри Льюисом. Он был влюблен в музыку.

Дальше Уодди описывает наши перипетии и свидетельствует в лестных тонах о моем певческом росте со времен первой сорвавшейся попытки в качестве солиста дартфордского хора мальчиков.

Уодди УОКТЕЛ: Мы полетели в Канаду и сделали там весь первый диск, Talk Is Cheap. Кажется, вторым треком, который мы откатали, был Take It So Hard — кстати, шедевральна композиция. И я думаю: ого, мне дадут на этом сыграть? Ну тогда вперед. И мы сыграли её несколько раз. Можно, конечно, сказать, что это была репетиция. Но один из дублей оказался такой — сразу зачет. Идеальный, хоть плачь. Это была вторая вещь за вечер, сильнейшая из всего материала, и вдруг получается этот охуительный дубль. Я возвращался домой и думал: ну что, получается, Эверест уже взят? Все остальные вершины мы возьмем влегкую, раз теперь главная за спиной. А Кит сопротивлялся, не хотел верить, говорил: не хочу, чтоб мужики решили, что они такие крутые мастера. И заставил нас её переиграть. Не знаю для чего. Дубль просто орал: ау, чуваки, возьмите меня. Думаю. Кит просто не хотел, чтобы народ расхолаживался. Но круто, как в этом первом дубле, уже не получалось. Коли попадаешь — значит попадаешь. Когда мы выстраивали порядок вещей на альбоме, я уперся, чтобы первой поставили Big Enough. Потому что, когда первый раз слышишь, как Кит на ней ноет, то первая строчка его голосом офигенна, такая красота. Он так естественно её выводит. Я говорил: когда люди в первый раз это поставят, они не поверят, что это - блядь, сам Кит Ричардс на вокале. А потом мы врежем им Take It So Hard.