– Вот за это ты мне и нравишься, госпожа. За свою дерзость.

Скрестив ноги, он уселся на сухой земле, покрытой редкой травой, и раскинул руки.

– Если мы решили действовать, то ждать не имеет смысла. Ведь нельзя же попробовать ад одним пальцем.

Она кивнула. По саду пронесся легкий ветерок, зашуршали листья, будто пародируя трескотню змеи. Она знала, что это дурное предзнаменование. Тем не менее, взялась за черные ленты и завязала их поверх кос.

* * *

Встреча с эхом была похожа на схватку с партнером в стремительном танце. Крона ожидала встречи с душой, настолько объятой гневом, яростью и пороком, что ее разум разорвется на части, когда все это зло проникнет внутрь. Большинство эх, которые боролись, хотели встроиться в разум, нуждались в надлежащем доме из крови и серого вещества, чтобы чувствовать себя в безопасности и неподвижности. Она ожидала, что эхо убийцы будет более жестоким, чем другие эха, с которыми она сталкивалась. Какое ему дело, если оно нанесет ей вред в процессе борьбы за право властвовать? С чего бы ему проявлять другие чувства, кроме силы и жестокости?

Но, когда она надела маску, она ощутила совсем другое. Не злобу. И не ярость.

Но отчаяние. Горькое безнадежное отчаяние.

Эхо страдало. Страдало даже после смерти, даже в виде бледной тени человеческой мысли.

Крона подавила внезапное рыдание, которое вспухало у нее в груди, как пузырь. Первым чувством, которое она испытала в маске, стало горе. Инстинкт подсказывал ей раздавить его, упрятать подальше, прежде чем щупальца чужих чувств обернутся вокруг нее, но она знала, что не сможет этого сделать. В этот раз ей пришлось уступить эху. Оно извивалось и корчилось, и ей хотелось контролировать его, но образы, расцветавшие в ее голове, не вызывали у нее отвращения. Ей не нужно было жестоко обращаться с эхом, не нужно было наказывать его, чтобы сохранять контроль. У нее было такое чувство, что и оно не очень-то желало поселиться в ней. Казалось, что оно сопротивляется самой своей природе.

Но для этого у него должно было быть достаточно самоощущения – сознательного понимания того факта, что оно – эхо.

Воспоминания стучались в ее разум, и она позволила им прийти.

Мои доченьки, подумала она, и ее сердце переполнилось радостью. Они были на детской площадке, играли, смеялись.

Мой старый мастер – смуглый сгорбленный мужчина, который бубнил и бубнил что-то о человеческих органах, указывая на нарисованную акварелью схему.

Ее окутал запах пирога – слишком горячей начинки и подгоревшей корочки. Няня никогда не умела печь.

Внутри у Кроны все скрутилось, разум требовал гнать эти воспоминания. Они не твои, не твои, не потеряйся. Но она стала дышать глубже, сохраняя спокойствие. Когда чувствовала, что ускользает, забывая, где она – кто она такая, – она призывала на помощь собственное воспоминание.

Де-Лия, ей лет тринадцать-четырнадцать, лицо хмурое, в руках салфетка. Она грубо промокнула лицо Кроны, стирая кровавое пятно со лба.

– Ты не должна была подпускать их к себе, – сказала она.

– Я знаю, – ответила Крона голосом маленькой девочки, который звучал, вовсе не сожалея о случившемся.

– Но у меня же здорово получилось, правда? Я им так классно врезала.

Юная Де-Лия улыбнулась.

– Как я тебя учила.

– Да, как ты меня учила.

Держась за ощущения из своего детства, Крона кинулась на Тибо, сжимая и разжимая кулаки, пока не почувствовала, как он вложил ей в руки что-то твердое и шершавое – палку. Не заботясь о состоянии своих юбок, она опустилась на колени, готовая воткнуть все, что угодно, в ковер из травы и листвы яблоневой рощи.

Повторяя как мантру «Как ты меня учила, как ты меня учила», Крона разрешила себе погрузиться еще глубже, стараясь уловить эхо, скрывающееся в глубинах ее спокойствия. Оно не хотело выходить наружу. Не хотело управлять ею.

– Мне нужно знать, – сказала она вслух. – Кто такой Пророк? Откуда ты его знаешь? Покажи мне.

Шарбон сопротивлялся. Он был сбит с толку. Точно так же, как она не помнила, что узнала у маски, когда снимала ее, эхо не могло возродить все вспоминания в чужом теле. Оно не поняло.

– Пророк?

– Давай вернемся в прошлое, – сказала она.

Шарбон вел себя совсем не как убийца, но он был убийцей. Она знала это точно. Он совершил ужасные преступления, несмотря на свою кротость в ее разуме.

– Покажи мне, почему ты это сделал. Отведи меня туда. Покажи мне все.

Покалывание оповестило ее, что эхо согласно. У нее загудело в ушах, в венах вскипела кровь, руки закололо, и легкие уколы побежали вверх, к голове. Крона последовала за этим гулом, кружилась, гоняясь за ним внутри себя. Вниз, вниз, вниз…

И оказалась в котерии перед алтарем Пятерых. Она преклонила колени, переполненная горем, гадая, как это могло случиться, как она позволила умереть собственному сыну.

А потом она увидела женщину, которая смотрела на нее, спрятавшись за храмом. Она была хорошенькой, и это было все, о чем Крона подумала в тот миг: «Хоть что-то есть в этом мире красивое».

* * *

В следующее мгновение маска слетела с лица Кроны, и она поняла, что Тибо трясет ее и кричит прямо в ухо.

– Госпожа? Госпожа?

– Нет, нет. Все в порядке. Я его контролировала.

Она быстро заморгала, пытаясь вернуться в настоящее, но и стараясь как можно дольше удержать знания Шарбона. Его личность уже исчезла, рассеялась как клубок дыма. Единственное, что осталось – это цветы, но и они постепенно тускнели. Но она точно знала, где надо резать – могла взять палку, которую сжимала в руках, перевернуть Тибо и рассечь его тело на части.

На мгновение у нее возникло ужасное желание сделать именно это. У нее бы получилось – ведь это так легко. Застигнутый врасплох, он бы и удивиться не успел. Крона могла бы вспороть его тунику и нанести на его бледную кожу разметку, где ей следует пройтись скальпелем…

Она откинулась на корявое дерево. Ее сотрясали рвотные спазмы, но рвоты не было, просто болел живот.

– Я его контролировала, – повторила она.

– Но ты плакала.

Крона потрогала щеки. Они и правда были влажными и припухшими. Почему Шарбон был так убит горем?

Ее рука снова болезненно сжала палку. Ногти впились в ладонь. Она держала палку в руке неестественно – не как карандаш, как ей бы хотелось, а как нож. Она выпустила палку из рук, и та упала меж корней. Крона наклонилась и начала водить руками по земле, где она сидела на корточках, пытаясь определить, что за буквы она нацарапала. На рыхлой земле четко выделились пять слов, написанные почерком, который Крона ни за что не назвала бы своим.