– Никаких заигрываний, госпожа, – мягко сказал он, – сейчас не время.

Вместо того чтобы завязать ей ленту, он просто прижал маску к ее лицу, готовый сорвать ее в любой момент, если сочтет, что она в опасности.

Впервые Кроне искренне захотелось, чтобы информация, полученная с помощью маски, не была временной, чтобы она могла заглянуть внутрь остатков личности Шарбона и узнать его по-настоящему. Когда ее душа столкнулась с его, она поняла, что он был непонятым человеком. Заблудшая душа, у которой никогда не было возможности найти себя. Он совершал ужасные, ужасные вещи, и все же она жалела его. Он был злом, но он скорбел, и одно не противоречило другому. Он заслужил наказание, но даже его эхо страдает от покаяния.

И снова их совместный танец был вежливым, но неустойчивым. Он давил, она тянула. Им нужно было встать в пару, но оба этого не хотели. Крона часто испытывала сомнения, страх неудачи. Но эти чувства были ничем по сравнению с ненавистью, которую Шарбон чувствовал к самому себе.

Он умер в гневе, израненный и униженный. И в его эхе было столько отчаяния, что Крону опять затошнило. Если бы его не повесили, то Шарбон бы сам покончил с собой. В этом Крона была уверена.

Эху пришлось заново знакомиться с ней, доверять ей. С того момента, как дерево коснулось ее лица, остатки его личности сопротивлялись сознанию. Он не хотел оживать – он искал вечного покоя смерти. Такого она не встречала ни в одном эхе, с которыми работала.

– Спрашивай, – выдохнула Крона.

Она использовала всю свою энергию, чтобы оставаться устойчивой – оставаться собой, не подавляя Шарбона. Она пыталась вспомнить, что это были за слова, почему она здесь, но ей было трудно сосредоточиться на чем-либо, кроме подспудных отголосков эха «ненавижу ненавижу ненавижу, хочу покоя покоя покоя».

– Спрашивай его, – взмолилась она.

Тибо прижался ближе, словно мог служить ей укрепляющим каркасом, находясь рядом.

– Расскажите мне об Абсолоне, – сказал он.

Слова хлынули из Кроны бурным потоком, но она осознавала только половину из них. Слова о налоге на время, об искусственной мутации младенцев и магии, магии, магии.

– Габриэль?

Моя дочь, и внутри у Кроны разлилась страшная боль. В сознании вспыхивали картины маленького сломанного тела, и она задохнулась, придавленная их интуитивной четкостью, словно из нее выпустили воздух.

Изо рта у нее полетела слюна, она закашлялась и стукнула слабым кулаком по колену Тибо, вырываясь, пытаясь оттолкнуть его ноги.

Он не знал, что надо сделать, но не выпустил ее из захвата.

– Что? Что такое?

Крона не ответила, и он воспринял молчание как знак двигаться дальше.

– Фиона?

Крона стала хватать ртом воздух, словно вырвавшись из глубин озера на поверхность. Это имя.

Это имя значило все. Оно было самым большим злом в мире, оно было солнцем и лунами, оно было ужасом вселенной, и силой, и властью, и красотой. И он жил, дышал и умер с этим именем.

– Фиона, – произнесла Крона страшным тяжелым голосом. – Фиона… Гэтвуд. Фиона Гэтвуд.

Когда эхо воспользовалось ее языком, чтобы заговорить, Крона внутренне вздрогнула. Гэтвуд. Она знала это имя. Где же она его слышала? Она покопалась в собственных воспоминаниях, пытаясь отделить их от мыслей, которыми ее питало эхо, но ей было трудно.

Силой всей своей воли Крона внезапно подавила эхо Шарбона, отгородившись от него. Ей нужно подумать, черт возьми.

Но она сразу же осознала свою ошибку. Оттолкнув эхо, она просто позволила знаниям, заложенным в маске, проникнуть в ее разум. Резать. Ломать. Исцелять. Извлекать.

Она закричала и отстранилась, дергаясь, как дикая лошадь. Она вскочила на ноги, выбила маску из рук Тибо, и та улетела в сумерки, глухо стукнув о ствол дерева, и безжизненно упала на землю.

На мгновение оба застыли в шоке. Дыхание застряло в груди Кроны, и она никак не могла выдохнуть.

– Гэтвуд, – выдохнула она. – Я сказал – Гэтвуд, да?

Крона мысленно встряхнулась, желая, как можно скорее сбросить с себя это странное, вызванное эхом наваждение.

– О, боги, – сказала она, когда частички головоломки встали на свои места. – Он работает у Айендаров – может, ты даже встречался с ним раньше. Гораций Гэтвуд.

Ее тело все еще вздрагивало от отвращения, которое вызвала Фиона Гэтвуд. Она не знала, что это значит, но была уверена, что эти Гэтвуды как-то связаны. Гораций следовал тенью за воспоминаниями о Фионе. Теперь все вообще смешалось в кучу, и она не знала, что делать. Фактов у нее не было – никаких. Остался только инстинкт.

И инстинкт велел ей бежать. Как можно быстрее добраться до поместья Айендаров – лететь на крыльях, которые ей могло бы одолжить Время.

Ордера. Благодаря Де-Лии Пророк знал, что они готовят ордера. И он что-то сказал про приз, что вроде он должен его получить сегодня.

Если Крона и Тибо провели в этом погребе всю ночь, а сейчас уже почти утро, то… Что же такого особенного в сегодняшнем? Десятый день. Что-то должно было происходить у Айендаров…

Свадьба.

А невеста беременна.

– Это она. Он хочет заполучить ее. Мелани.

– Мелани? Мелани Дюпон? Мелани – невесту Лейвуда?

– Да. Не знаю, почему Гэтвуд хочет ее убить, но думаю, что в этом и заключается испытание. Он собирается…

– Собирается что? – спросил Тибо.

– Разделать ее.

– Нет. Нет.

Она огляделась вокруг, посмотрела на деревья. Это фруктовый сад. Она была уверена, что уже видела его раньше. Он находился недалеко от поместья Главного магистрата.

– Ты пойдешь в участок, – сказала она Тибо. – Объяснишь, почему мы с Де-Лией исчезли вчера днем, когда в городе появился варг. Возьмешь Трея, Сашу, всех, кто там есть. Они послушают тебя, обещаю.

Милостивые боги, пусть они придут. И пусть ни одна марионетка не преградит им путь.

– Как? А почему бы тебе не пойти? И почему… с чего вдруг они станут меня слушать?

– Кто-то должен как можно скорее добраться до дома Главного магистрата. Мне нужно как можно больше регуляторов здесь, ясно? Вот, возьми.

Она развернулась между его ног, сунула руку во внутренний потайной карман блузки, где у нее на груди хранился жетон регулятора. Просто чудо, что сектанты его не нашли.

– Назовешь свое имя.

Она протянула ему, гадая, понимает ли он, что это значит, что она доверяет ему свой жетон. Он мог продать его за целую кучу времени. Мог сбежать с ним, забрав и ее доверие, и работу.

Она внезапно почувствовала себя абсолютно беззащитной и уязвимой. Он накрыл ее ладони рукой и сжал, но она никак не решалась выпустить жетон из рук.