Бывает ли, что зверь выглядит таким устрашающим, когда онполон спокойной, ласковой любви? Чудесное сочетание. Я опустился на колени настарые плиты, поборолся с ним, перекатил его на спину и спрятал голову в густоммохнатом воротнике у него на груди. Он ворчал, попискивал и издавал все тевысокие звуки, какими собаки признаются в любви. А как я любил его в ответ!

Что до моей квартиросъемщицы, милой старушки, наблюдавшей занами из кухонной двери, она расплакалась, узнав, что он уходит. Мы сразузаключили сделку. Она станет содержать его, а я буду заходить за ним черезсадовые ворота, когда пожелаю. Просто божественно, ибо нечестно по отношению кнему ожидать, что он станет спать со мной в склепе, и мне ведь не нужен такойхранитель, каким бы красивым ни рисовался мне тогда этот образ.

Я нежно и быстро поцеловал старушку, дабы она непочувствовала, что находится в непосредственной близости к демону, и отправилсявосвояси вместе с Моджо – гулять по симпатичным узким улочками Французскогоквартала и посмеяться про себя над тем, как таращатся на Моджо смертные, какойкрюк они делают, чтобы его обойти, как они его боятся, в то время как опасатьсяследует… сами знаете кого.

Следующей моей остановкой было здание на Рю-Рояль, где мывместе с Клодией и Луи провели пятьдесят потрясающих, блистательных лет земногосуществования в первой половине прошлого века, – полуразрушенный дом, яуже его описывал.

В этом владении со мной должен был встретиться один молодойчеловек – способная личность, обладающая репутацией того, кто умеет превратитьунылые дома в сравнимые с дворцами особняки, и я провел его по лестнице взагнивающую квартиру.

– Я хочу, чтобы все было как сто лет назад, дажебольше, – сказал я ему. – Но обратите внимание: ничего американского,ничего английского. Ничего викторианского. Все должно быть только французское.Я повел его на веселую экскурсию по дому, в ходе которой он делал поспешныезаписи в своей книжечке, хотя в темноте почти ничего не видел, а я говорил ему,какие обои хочу видеть здесь, какого оттенка должна быть эмаль на этой двери,какое глубокое кресло закруглит этот угол и какого типа индийские илиперсидские ковры он должен приобрести для тех или иных полов.

Ну и острая у меня память.

Снова и снова я предупреждал его, чтобы он записывал каждоемое слово.

– Вы должны найти греческую вазу – нет, копия не подойдет,она должна быть вот такой высоты, с танцующими фигурами. Разве не ода Китсавдохновила меня на эту покупку? И куда делась та урна?

А вон тот камин, это не та доска. Нужно найти белую доску, сзавитками, изогнутую над решеткой. Да, и эти камины, их следует починить. Надо,чтобы в них можно было жечь уголь.

Я поселюсь здесь, как только вы закончите, – сказал яему. – Так что вы должны поторопиться. Да, еще одно предупреждение. Все,что вы найдете в этом помещении, все, что спрятано за старой штукатуркой,непременно отдайте мне.

Как приятно было стоять под этими высокими потолками, какрадостно будет увидеть отреставрированные лепные карнизы, которые пока чтокрошатся. Я чувствовал себя совершенно свободным и спокойным. Прошлое здесь, ноего здесь нет. Нет больше шепчущихся призраков, если они вообще были.

Я медленно описывал, какие хочу люстры; когда мне неприходило на ум название, я рисовал словесные картины того, что здесь когда-тобыло. Кое-где я хочу поставить и масляные лампы, хотя, конечно, электрическоеосвещение должно присутствовать в неограниченных количествах, а разнообразныетелевизоры мы спрячем в красивых шкафчиках, чтобы не испортить впечатление. Атам будет шкафчик для моих видеокассет и лазерных дисков, и здесь тоже нужнонайти что-нибудь подходящее – расписной восточный стенной шкаф даст нужныйэффект. Телефоны спрячьте.

– И факсимильный аппарат! Мне необходимо завести этосовременное чудо! Найдите куда спрятать и его. Кстати, можно использовать этукомнату под кабинет, только пусть она будет элегантной и красивой. Вещи,сделанные не из отполированной латуни, тонкой шерсти или лакированного дерева,не должны попадаться на глаза. В этой комнате я хочу фреску. Вот, я вам покажу.Ну, смотрите, видите обои? Вот это фреска и есть. Приведите фотографа,запечатлейте каждый дюйм, а уж тогда начинайте реставрацию. Работайте усердно,но очень быстро.

Наконец мы покончили с мрачным сырым помещением. Теперь порабыло обсудить задний двор со сломанным фонтаном и то, как следуетотреставрировать старую кухню. Я хочу посадить бугенвиллею, вьюнок и гигантскийгибискус, да, я только что видел этот очаровательный цветок на Карибах, и,конечно, лунный цвет. И банановые деревья тоже хочу. Старые стены рассыпаются.Залатайте их. Подоприте. А наверху, на заднем крыльце, я хочу высадитьпапоротники, разные виды тонких папоротников. Опять теплеет, да? Им будетхорошо.

Теперь еще раз наверх, пройдем через длинную коричневуюполость дома на парадное крыльцо.

Я вломился во французские двери и ступил на гнилые половицы.Изящные старые железные перила не так уж проржавели. Крышу, конечно, надопеределать. Но скоро я усядусь на ней, как бывало делал в те дни, и понаблюдаюза прохожими на той стороне улицы.

Конечно, верные и ревностные читатели моих книг смогут инойраз меня заметить. Читатели мемуаров Луи, которым удалось разыскать квартиру,где мы жили, разумеется, узнают этот дом.

Ну и пусть. Они поверили в них, но это не означает, что ониим верят. И кто такой еще один светлолицый молодой человек, улыбающийся им свысокого балкона, опираясь руками на перила? Я никогда не стану пить кровь этихнежных, невинных смертных – даже когда они обнажают передо мной горло иговорят: «Лестат, прямо сюда!» (А такое случалось на Джексон-сквер, читатель, ине один раз.)

– Вы должны поторопиться, – сказал я молодому человеку,не перестававшему делать пометки, производить измерения, бормотать про себя оцветах и тканях; он периодически вздрагивал, обнаруживая Моджо рядом с собой,перед собой или под ногами. – Я хочу, чтобы к лету все былосделано. – Он порядочно трясся, когда я его отпустил. Мы же с Моджо осталисьв старом здании одни.

Чердак. Прежде я никогда туда не ходил. Но туда велалестница, скрытая черным ходом, как раз за задней гостиной, той самой, гдеКлодия как-то раз рассекла мою тонкую белую кожу молодого вампира огромнымсверкающим ножом. Именно туда я и направился, поднялся в низкие комнаты подпокатой крышей. Высоты потолков как раз хватало, чтобы мужчина шести футовростом мог не нагибаться, а слуховые окна с фасада пропускали уличный свет.