26 февраля Тьер, Фавр, Бисмарк и представители государств Южной Германии подписали прелиминарный мирный договор. Была определена новая граница, размер контрибуции был установлен на уровне 5 миллиардов золотых франков, один миллиард предстояло заплатить в течение 1871 года, а остальные четыре в течение трех лет после ратификации прелиминарного мирного договора. Как только соглашение будет ратифицировано, немцы покинут внутренние районы Парижа и форты на левом берегу Сены, а также департаменты южнее Сены. Оставшаяся часть оккупированной территории будет освобождена после выплаты контрибуции. На оккупированных территориях восстанавливается французская гражданская администрация, и за обеспечение пребывания оккупационных войск будет отвечать правительство Франции. Французские войска, за исключением гарнизона в Париже численностью в 40 000 человек, должны отойти за Луару до подписания окончательного мирного договора. Обмен пленными должен был начаться сразу, и переговоры по вопросу окончательного мирного договора начнутся в Брюсселе сразу же после ратификации прелиминарного мирного договора кайзером и Национальным собранием Франции. В соответствии с дополнительным соглашением было решено, чтобы численность немецких оккупационных сил в Париже не превышала 30 000 человек и что они должны быть ограничены районом Сены, авеню де-Терн и улицей Фобур-Сен-Оноре – районом, достаточно престижным, чтобы умаслить немцев, и достаточно удаленным от чреватых проблемами рабочих кварталов столицы. Любая сторона наделялась правом в любое время расторгнуть договор о перемирии после 3 марта и вновь начать военные действия три дня спустя после этого.

Условия были жесткими. Сумма контрибуции представлялась астрономической (5 миллиардов золотых франков – это 1612,5 тонны золотых 20-франковых монет 900-й пробы весом 6,45 грамма каждая, или 1451,25 тонны чистого золота. – Ред.). А уступка Эльзаса и Лотарингии была жертвой, с которой Франция так никогда и не смирилась. Веком ранее передача провинций под власть победоносного властителя была распространена. Век спустя она завершалась жестокой процедурой передачи населения. К XIX веку, с его возраставшей верой в национальное самоопределение и плебисцитное голосование, процессы, осуществляемые вопреки пожеланиям населения, считались демонстративным неуважением общественного права, развитием которого Европа начинала гордиться. Все же условия соглашения не были столь жесткими, как наложенные французами на Пруссию в 1807 году. Попыток вмешательства во внутренние дела страны не предпринималось. Численность вооруженных сил Франции никак не ограничивалась, не предусматривалось уничтожения военно-морского флота, и, несмотря на страстное желание определенных коммерческих кругов Гамбурга и Бремена воспользоваться французскими колониями, Бисмарк оставил в неприкосновенности все заморские владения Франции. Невзирая на понесенные потери и унижение, Франция осталась великой державой, даже слишком великой для обретения немцами душевного покоя на следующие 40 лет.

Национальное собрание поразительно быстро ратифицировало прелиминарный мирный договор. Хотя несколько голосов были подняты за продолжение войны «до победного конца», 1 марта за ратификацию проголосовало 546 депутатов, а против – 107. Шанзи, красноречиво выразив протест с трибуны, вместе с генералами Билл о и Мазюром проголосовал против перемирия, но большинство его военных коллег отдало свои голоса за мир, включая д’Ореля де Паладина, Ле Фло, Жорегиберри, Пальера и Дюкро.

Скорая ратификация обеспечила французам небольшое, но приятное преимущество. Немцы, предполагая, что ратификация потребует продолжительных дебатов, обязаны были эвакуировать войска из Парижа сразу же после нее. Для организации торжественного ввода войск в столицу они времени не теряли. Ограничение численности оккупационных войск 30 000 человек вынудило их к тому, что войска входили бы в Париж тремя группировками – по одной в день, начиная с 1 марта. В тот день, после прохождения парадом перед кайзером по ипподрому Лоншан, контингент 3-й армии проследовал к Елисейским Полям под пристальными взорами любопытных и периодически награждавшей немцев свистом и смешками толпы. Кайзер, не скрывавший недовольства процессией, столь далекой от помпезных шествований 1814 года, с нетерпением ждал прохода своих гвардейцев на третий день, но уже 2 марта в Версале появился Жюль Фавр, сообщивший о ратификации, и потребовал от пруссаков немедленно приступить к выводу войск из Парижа. Бисмарк не скрывал охватившего его раздражения, а Фавр – восторга, но Роон и Мольтке настояли на аккуратном соблюдении соглашения. И 3 марта кайзеру оставалось только созерцать свои войска, торжественно покидавшие Париж, бодро печатавшие шаг по дорожкам Лон-шана. Это было разочарование, которое, если верить Вальдерзее, кайзер не мог простить французам.

Но этот скромный парад победы, явно не удовлетворивший тщеславные запросы короля и его армии, не вызвал восторга у самих парижан. Жители столицы освистали прусских солдат, кое-где в них даже летели камни, но позже, когда войска удалились в места временного расквартирования в кварталы вдоль Сены и в Трокадеро, они вполне мирно, если не дружески общались со своими недавними врагами. Толпы парижан слушали выступление военных духовых оркестров, кое-где даже подпевая исполняемым мелодиям. «При звуках «Отступления в четверг, – писал Бисмарк своей жене, – тысячи парижан, рука об руку с нашими солдатами шли по улицам, а когда прозвучала команда «Шлемы для молитвы снять!» тоже снимали головные уборы, говоря: «Voila que nous manque», и это было несомненно правильно».

Такое отношение, вероятно, возобладало в более зажиточных кварталах, в которых оказались немцы, но конец войне означал и конец шаткого единства горожан. 3 марта, как раз в тот день, когда немецкие войска покидали Париж, начались беспорядки. Две недели спустя революция, которую Трошю и Фавр изо всех сил пытались сдержать, вспыхнула в полную силу, и власть захватила революционная коммуна.

События гражданской войны во Франции весны 1871 года не входят в данную работу, за исключением рассмотрения того, каким образом эти события повлияли на переговоры между Германской империей и французским Временным правительством о заключении мира. Немцы с сочувствием следили за попытками Тьера вернуть коммунаров в рамки порядка и даже предлагали оказать необходимую военную помощь, что, конечно же, было отвергнуто. Однако вооруженные силы были, разумеется, необходимы, и, если уж они должны быть французскими, потребовалось пересмотреть соответствующие пункты прелиминарного мирного договора, ограничивавшего численность французских войск севернее Луары до 40 000 человек, то есть численности, эквивалентной гарнизону Парижа. Бисмарк поэтому согласился увеличить их численность до 80 000 человек, а также ускорить возвращение военнопленных из Германии с тем, чтобы под командой Мак-Магона сформировать армию для подавления восстания. Кроме того, немцы услужливо убрались из Версаля на неделю раньше первоначально оговоренного срока, чтобы позволить французскому правительству и ассамблее перебраться туда из Бордо. Но все эти уступки Бисмарка выглядели довольно неуклюже. Ситуация служила раздражителем для правительства Германии. Формирование новой французской армии, как и рождение революционной силы, которая хоть и границ Парижа так и не переступила, но была со знанием дела вооружена, вынудило немцев, пусть даже действовавших предельно тактично из соображений обычной предусмотрительности, задерживать отвод сил с территории Франции до восстановления хотя бы относительного порядка, но это означало очередную задержку демобилизации со всеми вытекающими из этого последствиями для социальной сферы и дополнительные финансовые расходы. Бисмарк воспользовался возникшей ситуацией, призвав себе на выручку вульгарное запугивание, странно не вязавшееся с той демонстративной и преисполненной достоинства победителя солидной неторопливостью, с какой он подходил к переговорам о перемирии. Возможно, те нападки, которым он подвергался из-за упомянутой неторопливости, повлияли на смену им приоритетов, разумеется, он не мог не видеть, что его решение положиться на Тьера и Фавра при заключении мирного договора, приемлемого решительно для всей Франции, оказалось ошибкой. Результатом была рокировка ролей Бисмарка и Генерального штаба. Теперь запугивал и угрожал Бисмарк вместе со своим представителем в Брюсселе, графом Гарри фон Арнимом. Что же касалось генералитета, то он стремился всеми правдами и неправдами отправить свои войска домой, в Германию. Профессиональная оценка генералитетом французских войск не давала ему оснований для тревог, и во Временном правительстве генералы видели наиболее твердую гарантию и восстановления порядка во Франции, и выплаты контрибуции, которую – в чем сомневаться не приходилось – категорически отвергнет любая революционная администрация. Когда в марте 1871 года кайзер Вильгельм 1 вместе со своей ставкой возвратился в Германию и Мантейфель, наиболее политически активный из всех прусских генералов, принял командование над немецкими войсками во Франции, это положило начало эпохе открытого и доверительного сотрудничества немецких военных и французских государственных деятелей, которое, как это ни парадоксально, приводило Бисмарка в бешенство в точности так же, как в ходе войны Мольтке и его соратников.