– Я прикрыла труп и выехала на трассу. Скорость не превышала, как он и просил, – максимум на пять миль выше лимита и только на обгонах. Однажды сзади появилась патрульная машина с включенными мигалками, так я чуть не умерла от страха, но они пронеслись мимо. Я приехала сюда. И мы его похоронили. Вместе со всеми вещами, которых было не так-то и много. – Она умолкает. – Подальше от летнего домика, ему там не нравилось. Он ходил туда работать, но ему там не нравилось.

– Помню, он как-то сказал, что дом проклят, – замечает Баки. – Какие планы на будущее, дорогая?

– Спать. Никак не могу отоспаться. Я думала, станет получше, когда я допишу его историю, но… – Она пожимает плечами и встает. – Ничего, подумаю об этом завтра. Так говорила Скарлетт О’Хара, ты же знаешь?

Баки Хэнсон ухмыляется.

– «Я подумаю об этом завтра, ведь завтра будет новый день».

– Да-да. – Элис уходит в спальню, где провела большую часть времени с тех пор, как приехала (в основном спала и работала над книгой), но на пороге оборачивается. И улыбается. – Билли сказал бы, что это дурацкая строчка.

– Наверное.

Элис вздыхает.

– Издать мне ее не удастся, так ведь? Его книгу. Даже в качестве roman à clef. Ни спустя пять лет, ни спустя десять. Никогда. И нечего себя обманывать.

– Возможно, ты права, – кивает Баки. – С тем же успехом Д. Б. Купер мог написать автобиографию и назвать ее «Как я это сделал».

– Я не знаю, кто это.

– В том-то и дело, что никто не знает. Какой-то тип угнал самолет, получил выкуп, выпрыгнул за борт с парашютом, и больше его никто не видел. Почти как Билли в твоей версии истории.

– Думаешь, ему бы понравилось? Что я оставила его в живых?

– Он был бы в восторге, Элис.

– Мне тоже так кажется. Если бы мне все же удалось издать книгу, знаешь, как я ее назвала бы? «Билли Саммерс: история неприкаянного человека». Как тебе?

– То, что надо.

Ночью идет снег. Его выпадает не очень много, от силы пара дюймов, а к семи утра, когда Элис просыпается, небо уже такое ясное, что кажется прозрачным. Баки еще спит; она слышит его храп даже сквозь дверь спальни. Она ставит кофе, набирает поленьев из кучи наколотых дров за домом и разводит в печке огонь. К тому времени кофе уже готов, и она выпивает чашку перед тем, как надеть куртку, сапоги и шерстяную шапку с ушами.

Элис заходит в свою комнату, прикасается к ноутбуку Билли, затем берет со стола книгу в бумажной обложке и кладет ее в задний карман джинсов. Выходит на улицу и идет вверх по тропе. Свежий снег уже испещрен множеством оленьих следов и странными следами енотов, похожими на отпечатки крошечных рук. Однако перед летним домиком подозрительно чисто.

Неподалеку от того места, где тропа заканчивается, стоит старый тополь с расколотым стволом. Это ее ориентир. Элис сворачивает в лес и начинает считать шаги. Когда они принесли сюда Билли, шагов было двести десять, но сегодня идти скользко, поэтому она насчитывает двести сорок, когда выходит на небольшую полянку. Чтобы на нее попасть, приходится перелезть через поваленную сосну. В центре полянки остался квадрат коричневой земли, который они присыпали сосновым опадом и листьями. Сразу ясно, что это могила, хотя землю и хвою уже припорошило снегом. Со временем ничего не будет видно, заверил ее Баки. К следующему ноябрю случайный турист, который здесь пройдет, даже не заподозрит, что под землей что-то есть.

«Хотя не будет тут никаких туристов. Это моя земля, и я везде поставил соответствующие таблички. Может, пока меня не было, туристы здесь и ходили – поглазеть на место, где раньше стоял «Оверлук», – но теперь я приехал и уезжать не собираюсь. Благодаря Билли я отошел от дел. Буду эдаким одиноким горцем. Отсюда и до Западного Склона таких тысячи – стариков, что отращивают бороды до пупа и слушают старые пластинки “Steppenwolf ”».

Элис подходит к могиле и говорит:

– Привет, Билли. – Странно, что слова даются ей легко; она не знала, что так будет. – Я закончила твою историю. Только финал изменила. Баки говорит, ты не возражал бы. Она хранится на той же флешке, которой ты пользовался еще в офисе. Когда доберусь до Форт-Коллинза, сниму банковскую ячейку и положу ее туда вместе со своими документами на имя Элис Максуэлл.

Она возвращается к упавшей сосне и садится на нее, сперва достав из кармана джинсов книжку и положив ее себе на колени. Хорошо здесь. Спокойно. Прежде чем завернуть труп в брезент, Баки что-то с ним сделал – не сказал, что именно, однако падалью здесь вонять не будет, даже когда вернется жара (если вернется), и лесные звери Билли не потревожат. Баки сказал, так поступали с покойниками в старые добрые времена, в эпоху обозов и серебряных рудников.

– Я решила учиться в Форт-Коллинзе. Поступлю в Колорадский государственный. Я видела фотографии, там очень красиво. Помнишь, ты меня спрашивал, на кого я хочу выучиться? Я ответила, что на историка или социолога, а может, на театральный поступлю. Мне было неловко рассказывать о своей мечте, но ты, наверное, уже догадался. И тогда догадывался, да? На самом деле я задумывалась об этом и раньше, еще в старших классах, потому что английский и литература давались мне лучше всего. Дописав твою историю, я приняла окончательное решение.

Она умолкает, потому что остальное произнести вслух очень трудно, даже если вокруг никого нет. Очень уж претенциозно звучит. Мама сказала бы: «Кем ты себя возомнила?» Но она обязана это произнести, это ее долг.

– Я хочу писать свои собственные истории.

Она вновь умолкает и вытирает глаза рукавом куртки. Здесь холодно. Но тишина просто невероятная. В такую рань даже вороны еще спят.

– Понимаешь, когда я это делала, когда… – Она медлит; почему это слово так трудно ей дается? Почему? – Когда писала книгу, я даже грустить забывала. Забывала волноваться о будущем. Забывала, кто я и где. Даже не думала, что такое возможно. При желании я могла притвориться, что мы с тобой в том мотеле «На огонек» под Давенпортом, Айова. Только это не было притворством, хотя такого места не существует на самом деле. Я видела пластиковые панели под дерево, голубое покрывало и стаканчик в ванной, запаянный в пакет с надписью «СТЕРИЛЬНО. ЗАБОТИМСЯ О ВАШЕМ ЗДОРОВЬЕ». Но это было не главное.

Она вытирает глаза, нос и смотрит, как исчезают в морозном воздухе белые облачка пара из ее рта.

– Я могла представить, что Мардж – сука Мардж – действительно только поцарапала тебя. – Элис мотает головой, словно хочет вытряхнуть из нее все мысли. – Нет, не так. Пуля в самом деле только поцарапала тебя. Ты в самом деле написал мне письмо и сунул его под дверь, пока я спала. Ты дошел до стоянки для фур, хотя стоянка осталась в Нью-Йорке, и оттуда двинулся дальше. Ты в самом деле жив. Знал, что так бывает? Что можно сидеть перед компьютерным экраном или с блокнотом и карандашом в руках – и менять мир? Ненадолго, конечно. Мир всегда возвращается, но до тех пор… Это чудо какое-то. Самое важное чудо. Все может быть так, как я хочу, а я хочу, чтобы ты был жив, и в этой истории ты действительно жив. И так будет всегда.