Рентельна, сообщил, что у него в полку не более 60 человек. Сформированные из 86-го и 89-го красных полков уральцы входили в состав Островского полка, но в июле были выделены из его состава под названием уральцев. Состав офицеров и солдат поначалу был великолепный, но во время июльских боев он понес большие потери и к описываемому мною времени был очень слаб. Во всякой войне потеря кадров – вещь редко поправимая, в гражданской, где нет правильного пополнения, она равносильна гибели полка, а потому нельзя не ценить бережливость Перемикина. В обозе у уральцев было до 450 человек, но они были все без сапог или раздеты, а потому нельзя было и думать о комплектовании полка этим элементом, так как время было уже холодное и все эти люди, ясно, немедленно перешли бы к красным.

В этот день я пережил маленький инцидент, который мог кончиться для меня драмой. Узнав о занятии Лип, я с тремя разведчиками отправился туда. Выезжая из леса (по которому только что, как оказалось, прошла обходная рота красных), я услышал оживленную перестрелку в Липах. Я рысью поспешил туда и увидел бегущих людей Семеновского полка и, в частности, Зайцева, отстреливающегося от наседающих на него красноармейцев. Если бы я подъехал несколькими минутами раньше, я бы или попал в лапы обходной роты, или влип в кашу, происходящую в Липах. Возвращаясь по только что пройденной дороге, чуть не попал под обстрел заставы конвойной роты, принявшей меня за красных.

К четырем часам дня Перемикин решил атаковать Сватково. Его цепи расположились в кустах западнее деревни. После лично произведенной разведки он лично повел своих людей в атаку. С моего наблюдательного пункта, расположенного в пехотной заставе на берегу Сабы, я мог следить за всеми действиями талабцев. Их цепи одновременно вырвались из кустов и с криком «Ура!» побежали к Сваткову. Красные открыли огонь из пулеметов, мой взвод поддерживал атакующих огнем по деревне. Но вот цепи добежали до окраины деревни и ворвались в нее. Я перенес огонь по убегающим, но вскоре его прекратил, боясь попадать по своим, так как заметил, что наши, пройдя деревню, ловили пленных уже на берегу Сабы. Перемикин захватил около 80 пленных, многие красноармейцы тонули в реке, пытаясь вплавь перейти Сабу, и даже те, что выбрались на берег, попадали под огонь пулеметов рассыпавшихся по опушке занятой деревни талабцев. Перемикин потерял в этом бою лишь 2 или 3 раненых, ему помогла случайность: пулеметы красных были пристреляны по буграм, с которых началась атака, между буграми и деревней была долинка, по которой и бежали талабцы во время атаки, так что пули красных летели выше голов атакующих.

К вечеру были заняты и Липы, а на заре следующего дня талабчане неожиданным ударом заняли Сабек, где еще сонными перекололи человек 60 матросов, взятые пленные были расстреляны: «краса и гордость русской революции» была не в фаворе у нас. Положение на нашем участке было восстановлено. Части из Луговой и Редежей были оттянуты на левый берег Сабы, на правом берегу, в виде тэт-де-пона, мы занимали лишь Осьмино. На участке воцарилась сравнительная тишина.

Завершу этот очерк описанием столкновения, происшедшего у меня с полковником Сулковским226, так как оно очень характерно для нравов нашей армии. Как я упоминал, мною были заменены двумя взятыми у красных орудиями мои две пушки 1-го взвода, пришедшие в полную негодность. Кроме того, я сменил двух окончательно замученных лошадей, панораму и кое-что из амуниции. Через несколько дней я получил от инспектора артиллерии 1-го корпуса следующее предписание: «Командиру батареи 2-го легкого дивизиона. Немедленно выдайте лошадей, подмененных Вами, а также панораму и шесть седел с оголовьями. Полковник Сулковский».

Привез это предписание какой-то подпоручик, верно, из «однокашников» Сулковского. Ему было поручено сделать выводку моей батареи для определения подмененных лошадей и определить взятую амуницию. Выслушав доклад подпоручика, я вскипел: «Что? Я должен делать перед вами выводку моей батареи? Я не скрываю подмены лошадей и т. д., нужных мне в батарее. Я не собираюсь умалять мой авторитет в батарее, допуская проверку моих действий младшим меня в чине. Передайте полковнику Сулковскому, что я отказываюсь исполнить его предписание». Подпоручик удалился.

Немедленно доложил об этом Ветренко. «Да пошлите его к……….», – лаконически ответил генерал. Я поехал к капитану Бушену227, командиру 2-го дивизиона, с тем чтобы подать по команде рапорт, излагающий мою точку зрения и содержащий мой отказ от командования батареей в случае повторения Сулковским его требований. Бушей меня стал уговаривать: «Бросьте, не волнуйтесь, Александр Сергеевич, я все это улажу». И действительно, я больше ничего по этому поводу не слышал и сохранил и лошадей, и панораму, и седла. Правда, Бушей знал, что я все это делал для поддержания боевого уровня батареи.

* * *

Во время последних боев нам постоянно попадались в руки красные газеты. Из военных обзоров Троцкого видно было, что наша армия ему казалась не опасной. Неожиданное падение Пскова, арест Балаховича объяснялись красными как первые признаки разложения армии Юденича. В то время все внимание Троцкого было обращено на Южный фронт, где успешное продвижение генерала Деникина создавало угрозу Москве. Красные газеты хотя официально и отрицали значение рейдов конных масс Мамонтова228, но, по-видимому, главный успех Деникина приписывался именно этим отрядам. Наряду со статьями, в которых умалялось значение набегов белой конницы, в газетах появлялись призывы Троцкого записываться в красные конные полки. Все уроженцы Кавказа должны были являться для регистрации и записи в «Красную Дикую дивизию». Наш фронт считался мало боеспособным, хотя всякое наше продвижение должно было встречаться сильным сопротивлением ввиду важности направления и близости к «Красному Питеру». Единственным интересующим большевиков пунктом на занятой нами территории был Гдов, завладение которым давало им козырь для политической пропаганды. Поэтому красные не отказывались от попыток овладеть им. Неудачно ткнувшись на нашем участке, они неминуемо должны были попытаться достигнуть успеха на другом направлении, и действительно, скоро начали приходить сведения об атаках на фронте 1-й дивизии.

Мнение красных о слабости и начавшемся развале нашей армии было неверным. В нашей дивизии настроение солдат очень улучшилось после удачных боев и прибытия на фронт новых орудий из Англии. Правда, эти пушки были в большинстве случаев брак из остатков от прошлой войны, а потому очень быстро портились. Так, например, из четырех орудий, приданных к нашей дивизии, только первые дни были исправны все четыре. После первых же боев две [пушки] испортились и к началу наступления на Петроград остались лишь