Девушка, которую Боромир видел впервые, одетая в простое, но нарядное платье, ходила туда-сюда перед дюжиной зрителей, среди которых были в основном работники военного склада.

— Хирвен пропала, — продолжала незнакомка рассказ под аккомпанимент арфы, колокольчика и деревянных ложек. — Брегор нашёл другую женщину, и Мельдир почувствовала, что сердце вот-вот перестанет биться.

Стук ложек начал замедляться, девушка запела, изображая жену вождя:

— Вчера я видела во сне,

Как чёрный всадник на коне

Закрыл от взора утренний рассвет.

Пусть это был лишь только сон,

Но на беду стал вещим он,

Померкло солнце, света больше нет!

Недоброй стала снова весть,

Теперь моя задета честь!

Её цена довольно высока.

В рассказе юных двух сердец

Пером печали, наконец,

Запишется последняя строка.

Твоя ошибка, милый друг,

Что видишь ты не всё вокруг,

А поддаёшься тёмной власти чар.

Но не могу тебя винить!

Не перестав тебя любить,

Я сердцем принимаю весь удар.

Прощай! Прощай!

Я буду помнить вечно

Миг счастья быстротечный.

Прощай! Прощай!

Следы волною смыты,

Сердца золой покрыты.

Прощай!

— Нет, мама, не умирай! — подбежал к певице молодой парень. — Я найду Хирвен, и ты снова будешь счастлива. Я найду Хирвен! Клянусь!

Изображающий юного Барахира адан браво зашагал перед публикой, но вдруг ему преградили путь трое странно одетых собрата и женщина, старательно изображавшая старуху.

— Оставь копьё и латы!

Ты не ходи туда!

Мы сделаем богатым

И славным навсегда! — запели мужчины, и Боромир узнал в одном из них себя, а в другом — Брегора. Третий, видимо, пародировал Берена, но старик в этом уверен не был. — Ей эльфий свет излишен.

Да брось её уже!

Своя рубашка ближе

И телу, и душе.

— Я маме обещал! — начал спорить «Барахир».

— Но Хирвен больше не аданет! — заявил «Боромир». — Она рыба плотоядная!

— И всегда ею была! — мерзко произнёс «Брегор».

Настоящий Боромир схватился за голову.

— Добро и зло уж вечность

Ведёт незримый бой.

Совсем не дремлет нечисть!

Домой! Домой! — попытались напугать храброго юношу родичи.

— Забудь меня скорее, — вдруг запела старуха, обнимая портрет золотоволосого и очень ушастого мужчины, — не плача, не скорбя.

Я дольше, веселее

Жить буду без тебя!

Я не слышу, я глуха!

Возвратите жениха!

«Если Андрет узнает…» — ужаснулся Боромир.

Забудь про цель похода, — начал пихать под нос «Барахиру» карту и фишки тот, кто, видимо, изображал Берена, — сыграем на двоих.

Ты выиграешь сходу

Десяток золотых!

— Играть, презренный, в карту

Не сяду я с тобой! — юный герой оттолкнул «дядю». — Я склонен лишь к азарту,

Когда ведётся бой!

— А лучше хмель и сладость! — «Боромир» начал делать вид, будто пьяный, и настоящий отец вождя одновременно разозлился и ощутил стыд. — Бочонок есть с вином!

И отразится счастье

В бокале золотом.

— И убери бочонок! — не поддался «Барахир». — Вино наносит вред!

А мне до смерти дорог

Лишь вкус моих побед!

Решив больше не испытывать судьбу, Боромир поспешил отнести в кладовку снадобье и сбежать со склада, пока никто его здесь не увидел. А Брегору и правда лучше не знать, как его воспринимает народ, пусть живёт в счастливом неведении.

Так будет спокойнее всему Фиримару, разве нет?

Примечание к части Песни из фэнтези-мюзикла "Ундина": "Прощай" и "Домой".

Подозрительная песня

— В траве сидел кузнечик.

Совсем как огуречик,

Зелёненький он был!

Представьте себе, представьте себе,

Зелёненький он был.

Он ел одну лишь травку,

Не трогал и козявку

И с мухами дружил!

Представьте себе, представьте себе,

И с мухами дружил!

Решив перед тем, как заглянуть к Берену и договориться о вроде бы непринуждённой встрече с семьёй вождя, где самого Брегора, слишком занятого делами, может и не быть, Финдарато со свитой отправился на ярмарку. Гномы из Ногрода ещё только съезжались, зато сами Фирьяр уже вовсю продавали то, что могли бы просто занести друг другу в соседний дом в любой день года, не дожидаясь особого события. Около въезда на площадь стояла ногродская крытая телега, из-за которой доносилось не слишком складное пение:

— Представьте себе, представьте себе,

И с мухами дружил.

Король Инголдо всегда обращал внимание на творчество своих и чужих подданных, хорошо усвоив горькие уроки дяди Нолофинвэ, поэтому и сейчас прислушался к тому, что исполняли для гномьих торговцев юные Фирьяр. Что-то в невинной песенке смутило Финдарато: может быть, акцент на зелёном цвете обычно серо-коричневого насекомого или уточнение о травоядности ловкого охотника, грозы мошкары и её личинок. Или то, как зажались и захихикали молодые певцы, увидев владыку. Решив, что ничего важного всё-таки не происходит, Инголдо уже собрался заняться чем-нибудь поинтереснее, однако когда прозвучал последний куплет, переглянулись даже верные короля:

— Но вот пришла лягушка —

Прожорливое брюшко

И съела кузнеца!

— Кузнеца? — уточнил Йавиэрион, высоко поднимая брови.

— Что-то здесь не так, — согласился Сайвэ, прищурившись.

Финдарато, мило заулыбавшись, отошёл от верных и, подойдя к певцам и торговцам, дал юным менестрелям золотой мириан.

— Наша музыка, — сказал король удивлённым подданным, начавшим кланяться и благодарить, — всегда возвращается к нам. То, что спели мы однажды, потом споют о нас.

— Прости, владыка! — испугались и люди, и гномы. — Если чем обидели…

— Почему обидели? — сделал невинные глазки Финдарато. — Разве вы имели в виду что-то плохое?

— Нет!

— Вот гадёныши, — скривился Йавиэрион.

Эдрахиль опустил глаза.

— Не злитесь, — улыбнулся верным Инголдо, — люди весьма самокритичны — они назвали себя мухами.

— Возможно, они имели в виду что-то совсем другое, — Сайвэ пожал плечами, — а мы ищем подвох там, где его нет.

— Или вовсе ничего не имели в виду, — согласился король. — Может быть, автор песни действительно не знает, чем питается кузнечик, и