Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прежнее существование, Текира казались ему страшно далекими и не более настоящими, чем окружающий его какой-то игрушечный мир. Неожиданно реальными и объемными выглядели лишь воспоминания о… чистилище? Преддверии загробной жизни? Спокойная умиротворяющая пустота, жемчужно-серое сияние и прекрасное лицо ангела Господня, склонившееся над ним и спрашивающее… что? Большую часть вопросов его память не сохранила. Он помнил лишь тихое счастье, что Господь не забыл его и не сбросил его душу в бескрайние мрачные пустоты безвременья.
Господь ли? Он точно знал, что умер. Страшные рези в кишечнике, непрестанный понос и мучительную жажду не удавалось унять никакими лекарствами. Вероятно, несмотря на тщательные меры гигиены он умудрился проглотить какого-то неизвестного цивилизованной медицине местного микроба. Брат Явана, по совместительству выполнявший функции врача миссии Церкви Колесованной Звезды, мог лишь бессильно молиться у его загаженного блевотой смертного ложа. Найти же в Сураграше другого квалифицированного врача в радиусе тысячи километров от миссии было не проще, чем алмаз в Сахарных горах. Ему смутно помнилось, что брат Явана забрал единственный остававшийся на ходу джип, чтобы за тридцать верст по лесным дорогам поехать в Мумму, к Карине Мураций, с которой Фасар виделся однажды в дни ее плена. Но доехал ли он и успел ли вернуться – в памяти не осталось. Ужасный черный провал небытия стер из памяти часть воспоминаний и превратил остальные в обрывки старых фотографий. Вроде бы и помнится что-то, но словно чужое, не свое.
Мир, в котором он сейчас находится – чье он порождение? Господа? Или злобных демонов? С ним говорил ангел – но не было ли то просто наваждением?
Окружающий его мир Сайлавата… Здесь знали Господа, но совсем не такого, в какого Фасар привык верить в прежней жизни. Здешний Господь сосредочился в Глазе Бога, безусловно, благом сияющем артефакте, способном на настоящие чудеса, но всего лишь артефакте. Он исцелял безнадежно больных и пробуждал в детях Защитников, разгонял тучи и защищал от бурь суда на далеком морском побережье, останавливал эпидемии и дарил урожаи, но настоящего Господа в нем не чувствовалось. Боже, не раз вопрошал Фасар в последние недели, испытываешь ли ты крепость моей веры среди лже-верующих? Должен ли я сделать что-то, чтобы наставить их на путь истинный? Или ты хочешь, чтобы я взглянул на жизнь иными глазами?
Или… или же тебя попросту нет? И все происходящее – дело рук не Господа, но человека или иного обыденного существа? Могли ли какие-нибудь инопланетяне просто перевезти его, бессознательного, на другую планету?
Страшная мысль все чаще и чаще посещала его ночами, а в последнее время и днем. Не потерял ли он веру в Господа, отдавшего жизнь свою в мучительной казни на колесе? Та злосчастная диссертация, из-за которой его фактически сослали в Сураграш – не стала ли уже она свидетельством его отвращения от святых путей веры, проповедуемой Церквью Колесованной Звезды? И что же делать ему сейчас? Ангел предупредил его, что в здешнем мире людьми с Текиры являются только дети – и еще некоторые взрослые на ключевых постах. Кто же остальные? Демоны? Или просто жители иной планеты?
С Текиры ли брат Гнесий? Да и брат Сумарто, если уж на то пошло? Помнят ли они прежнее существование? Может ли он довериться им в своих страданиях?
Май. Май Куданно. Что-то в имени мальчика-иномирянина волновало его. Кажется, он откуда-то его помнил. Мальчик – точно с Текиры. Как он попал сюда и осознает ли он свою прежнюю жизнь, большой вопрос, но ответить на него можно и потом. Прямо сейчас важно одно: ему не должен быть причинен вред. И ему, и прочим детям независимо от академии, в которой они обучаются. Возможно, именно для того Господь и привел сюда самого Фасара.
– Вероятно, все-таки мне придется выбраться в город, – нарушил молчание приор. – Кое с кем следует поговорить лично – и не через шар, а с глазу на глаз. Завтра с утра, пожалуй что, и съезжу. Заодно и в Махотрон загляну. Не прогонишь, брат Фасар?
– С большим удовольствием приму в наших стенах такого замшелого отшельника, – усмехнулся ректор, стараясь выглядеть как можно более естественно. – А то многие наши ученики даже и не верят, что ты существуешь. Шепчутся, что ты просто легенда, которой пугают новичков. Когда ты в последний раз выбирался из Мировой Сферы, а? Полгода назад? Год?
– Ну, домосед я, – Гнесий развел руками. – Что поделать. Душа моя прикипела к Глазу Бога и не может оставить его даже на час. Но завтра я себя преодолею. Однако же время позднее, братья. Я могу приказать заложить коляску. Или же оставайтесь на ночь. В казармах есть свободная гостевая комната, а перед сном мы еще всласть поболтаем о днях былых и днях грядущих.
– Премного благодарен, брат Гнесий, но я предпочту откланяться, – отец Сумарто поднялся. – Завтра с раннего утра у меня у самого встреча, так что…
Дверь без стука распахнулась, и в комнату влетел растрепанный молодой послушник. Его взгляд казался совершенно безумным.
– Оте… те… те… – заикаясь, залепетал он.
– Что случилось, отрок? – с явным неудовольствием спросил бишоп. – Пожар? Наводнение? Портал рядом открылся?
– Отец Гнесий, там!.. Там!.. – послушник словно ветряная мельница замахал руками. – Глаз! Зал! Они!..
– Спокойно! – рыкнул приор. – Говори тихо и размеренно, как подобает служителю божьему. Еще раз и сначала.
– Зал Славы! – послушник слегка взял себя в руки, но говорить у него по-прежнему получалось только рублеными короткими фразами. – Чужие! Не наши! Непонятно, как попали! Глаз… Глаз Бога открылся!
– Где охрана? – резко спросил Гнесий, поднимаясь. – Нарушителей схватили? Сколько их?
– Брат Рэсси не рискнул! Завеса Бога на него! Не действует! Свободно проходит вперед и назад! Выход перекрыли! Но внутрь не заходят! Ждут тебя!
– Погоди, – поморщился Гнесий. – На кого Завеса не действует? На брата Рэсси?
– На чужака! – послушник глубоко набрал воздуха в грудь, резко выдохнул и наконец-то заговорил нормально. – В Зале Славы четверо чужаков – юноша и три девушки лет пятнадцати или шестнадцати. Все в кубиринах. Как попали туда – непонятно, все входы наглухо закрыты. Юноша свободно проходит сквозь Завесу, Глаз Бога проснулся и светится, словно во время большого молебна. Брат Рэсси не рискнул приказать паладинам