– Не положено никого пускать, – с плохо скрываемым садистским удовольствием заявил страж архива и поскрёб неровную козлиную бородку. – Сказано было – объект режимный! Или неси мне разрешение лично от Терехова, или в рабочий день приходи.

– Так Терехов уже вовсю бутерброды с икрой наворачивает!

– Ничего, прервётся, если уж дело такое важное.

– Оно не важное.

– Ну так и вали отсюда!

Верховский помянул про себя лешего и всех его болотных родственников. Заискивающе улыбнулся архивной немочи, оперся локтем на деревянную конторку и доверительно сообщил:

– Да я вот подумал – в будни тут от народа не продохнуть, а сейчас самое оно. Всё равно наверху сидеть скучно.

– Выпей, раз скучно. Праздник же.

– Нельзя на службе.

Архивариус смерил ночного визитёра задумчивым взглядом. Наверное, жалел в глубине своей пыльной души. Не объяснять же ему, что отношения с алкоголем у Верховского серьёзно испортились примерно тогда, когда отпала нужда хлебать любой спирт, лишь бы согреться холодной ночью.

– Это служебный архив, – потихоньку сдавая позиции, буркнул бдительный страж. – Допуск нужен.

– Есть допуск, – Верховский покладисто раскрыл удостоверение.

Мясистый нос уткнулся в книжечку, не почуял в ней ничего предосудительного и разочарованно исторг сквозь мохнатые ноздри отработанный лёгкими затхлый воздух.

– Оперативник, – печально констатировал архивариус и нехотя завозился за конторкой. – Вот же неймётся, а… Небось наверху все дежурства свои побросали и празднуют сидят…

Верховский дипломатично пожал плечами. Так оно, скорее всего, и есть – он не выяснял. На этаже, занимаемом магбезопасностью, обреталось сегодня ровно три человека: сам Верховский, доброволец Витька Щукин и полузнакомый рядовой, приписанный им в нагрузку слепой волей случая – или, может, коварным замыслом начальника. Щукин покидать кабинет отказался, взвалив на себя тяжкое бремя диспетчера. Рядовой же нашёл себе достойное занятие: нагло дрых прямо за столом, для удобства подложив под щёку стопку документов. Чем секретнее, тем лучше спится. Верховский пару часов раздумывал между делом, каким бы изощрённым методом его взбодрить, а потом плюнул и ушёл пользоваться служебным положением в другое место.

– На, держи, – на конторку шлёпнулся нейтрально поблёскивающий кристалл кварца, оправленный в дешёвый пластик. Рядом легла пухлая конторская книга: – Распишись и иди за третий компьютер. В половину одиннадцатого придёшь продлить, если надо будет.

– Спасибо, – хмыкнул Верховский и оставил на продавленных ручкой страницах торопливый росчерк. – Может, и не буду продлевать.

Архивариус меланхолично шмыгнул носом. Ему было всё равно.

Компьютер с цифрой три на рукодельной картонной наклейке стоял чуть поодаль от остальных, отгороженный от несекретной части помещения картотечным стеллажом. Верховский устроился на деревянном стуле, предназначенном то ли лечить сколиоз, то ли его провоцировать, и раскрыл принесённую из отдела непрозрачную папку. Ничего тайного в бумагах не было – только заметки, чтобы не потерять что-нибудь важное в хаосе разрозненной информации. Давший слабину архивный сторож удручённо сопел у себя за стойкой и ни малейшего интереса к посетителю не проявлял. Может, приучился за долгие годы в профессии, а может, обладал мощнейшим врождённым даром пофигизма.

Перво-наперво, пусть и без особой надежды, Верховский взялся за не дававшее ему покоя дело четырёхлетней давности. На память от прогулки по заснеженным полям остались два продольных шрама, пересекающих кожу на груди там, где прошлась когтями полудница; отметины саднили в воде, время от времени принимались противно ныть и, помнится, всерьёз напугали Сирену, едва не испортив ночь. Верховский поморщился: воспоминание потянуло за собой другое, малоприятное, тоже окончившееся больничной койкой. Но до Феликса он ещё доберётся…

Очень быстро стало ясно: про тульское дело ему ничего не разузнать. На всё связанное с Ясногорском навешали грифы, причём, судя по датам, копались на удивление недолго. В участковых отчётах, поданных незадолго до происшествия, тишь да гладь; рапорт, датированный тем самым днём, полон недоумения, последующие изобилуют зарисовками из бытия повредившейся мозгами нежити. Верховский наудачу поискал в базе что-нибудь про коровью смерть, доковылявшую аж до самой Москвы, и обнаружил, к своему неудовольствию, лишь то, что про несчастную благополучно забыли, списав на случайность. Зря. Живое зверьё так себя ведёт под воздействием какого-нибудь бешенства, а нежить что гонит за сотни километров от кормовой базы? Вирусы ей не страшны, пытки – тоже… Что, если уважаемые специлисты магконтроля изобрели какой-нибудь вид чар, способный лишить разума хоть человека, хоть нежить? Тренировались в лесах под Ясногорском, переборщили маленько…

Гриф, гриф, гриф. Из всех документов, хоть как-то связанных с ясногорским инцидентом, доступны только списки оперативников безопасности, привлечённых к ликвидации нежити. Контроль очень быстро отогнал от тульского дела всех, кого сумел, и с тех пор никого не подпускал к загадочному объекту. А вот допрашивать полубезумного дедулю-некроманта оперативникам почему-то никто не мешал… То ли посчитали эпизод незначительным, то ли утратили былую хватку. Может быть, из-за того, что носитель этой самой хватки сидит нынче во главе магбезопасности. Но нет, не сходится: когда случился Ясногорск, Терехов уже занял нынешнее своё кресло. Его перебросили под шумок, как раз после не слишком аккуратного задержания братцев-контрабандистов… Хмурый умер в больнице, не приходя в сознание; Хмурого за несколько лет до того вежливо расспрашивал всё тот же контроль. Успели они вытянуть из парня что-нибудь про приятеля, баловавшегося фокусами с несуществующей зажигалкой?..

Верховский мрачно усмехнулся собственным мыслям. До памятного разговора с Тереховым его куда больше беспокоила сохранность неприглядных секретов.

От конторки архивариуса послышался тихий шелест бумаг. Мужику было отчаянно скучно – настолько, что он, похоже, даже решил поработать. Скрипнул картотечный ящик; изнывающих от безделья архивных служащих не так давно заставили перегонять аналог в цифру –