психушку, куда после той самой первой госпитализации его забирали теперь перед каждым советским праздником[1023]. Но Диверсант оставался верен своим идеям. Он рисовал психоделические картины и в составе арт-группы «Волосы» участвовал в организованной нонконформистами выставке 1975 года. В 1976 году он выступил инициатором хипповских встреч в Царицыне. Юра писал манифесты, стихи и политические воззвания в возвышенном, поэтическом духе. В перерывах между хипповскими занятиями он регулярно попадал в психиатрические больницы, в основном московские, но однажды его на два года посадили в психиатрическую больницу тюремного типа в Смоленске — знаменитую «Сычевку»[1024]. Обильное употребление наркотиков и принудительное лечение психотропными препаратами превратили его в психически неустойчивого человека. Поэтому неудивительно, что на современников он производил неоднозначное впечатление, а историку-исследователю трудно поместить его жизнь в определенный контекст. Для властей он был настоящим сумасшедшим, сражавшимся против системы и разрушающим себя наркотиками. А для некоторых приятелей-хиппи он благодаря своей незлобивости и активной позиции был настоящим вдохновляющим примером[1025].

Но большинство считало его в лучшем случае пострадавшим от системы, а в худшем — просто обычным сумасшедшим. На онлайн-форумах упоминание его имени вызывает у некоторых участников довольно сильную неприязнь. Многие хиппи отвергали диссидентскую деятельность как глупую и опасную, и даже те, кто так или иначе симпатизировал Юре, часто отзывались о его активизме как о некой блажи. История встречи Сандра Риги с Диверсантом в 1970 году также отражает двойственное отношение, которое он вызывал у окружающих. Сандр Рига сидел в кафе, прилично одетый, в костюме с галстуком, и было совершенно невозможно догадаться, что этот человек как-то связан с широким хипповским кругом через свое экуменическое движение. К нему подсели два молодых человека (как потом оказалось, это были Диверсант и его приятель Анатолий Биншток), которые признались, что только что расклеили листовки, призывающие к свободе слова, на здании югославского посольства, а теперь собираются прыгнуть с крыши и ищут здание повыше. Сандр Рига отговорил их от суицида и дал номер своего телефона, отметив про себя, что глупо устраивать акции протеста у посольства Югославии, которая сама входила в социалистический блок, а также то, что оба молодых человека, вероятно, находились под воздействием наркотиков[1026]. Постоянные госпитализации в психиатрические больницы не помогли Диверсанту стать более стабильной личностью. Сергей Большаков, хорошо знавший Юру, описывает его как настоящего душевнобольного, который мог себя сдерживать только в присутствии своей жены Наташи: «Для Юрки Наташа была как бронированная стена, она защищала его от окружающего мира, и рядом с ней он был почти адекватный. Она могла отвернуться в сторону, и он из кармана мог вытащить нож и всегда готовился к нападению неизвестно кого»[1027]. Такая оценка вовсе не означала, что Юра не был его другом или что многие другие люди, которые с ним не соглашались, тоже не были его друзьями[1028].

Диверсант продолжал заниматься достойным уважения активизмом до самого распада Советского Союза. В конце 1980‐х он издавал самиздатовский журнал «Свобода» и переписывался с американским хиппи по имени Рэйнбоу, который сидел в тюрьме где-то на севере штата Нью-Йорк. И все же несмотря на то, что под многими его манифестами стояли имена некоторых хорошо известных советских хиппи, лишь немногие из них помнят о том, что они вообще что-то подписывали. Это заставляет задуматься, а не существовали ли все эти сложные структуры преимущественно в сознании Диверсанта[1029]. Мы никогда не узнаем, был ли Юра целеустремленным харизматичным лидером, сумасшедшим наркоманом или и тем и другим. И, в конце концов, это неважно — или, лучше сказать, важно именно двойственное отношение других к Юриному душевному состоянию. Именно такая амбивалентность и полная иррелевантность внутри хипповского сообщества характеризовали это беззаботное отношение советских хиппи к сумасшествию. Хиппи не были склонны задавать слишком много вопросов и уж тем более не судили о вменяемости человека. В конце концов, они знали, что являются интеллектуальными аутсайдерами. И в конечном счете это равнодушное отношение к проблеме безумия было не чем иным, как еще одним успешным отрицанием советской системы, одержимой выстраиванием четких границ между вменяемостью и невменяемостью, нормальным и ненормальным.

Среди хиппи было много неустойчивых личностей, страдающих от депрессии, перемен настроения, патологического упрямства и своеволия — в общем, всего того, что с самого начала и подтолкнуло их к хипповству. Хипповские воспоминания полны эпизодов, демонстрирующих, насколько хрупкой была их психика. Хиппи часто резали себе руки — такие порезы одновременно были знаком протеста против норм и знаком того, насколько трудно им справляться с ситуацией[1030]. Наташа Мамедова вспоминает, что ее муж Сергей всегда резал себе вены — и это было одной из причин, почему его часто переводили из неврологических отделений, куда его укладывала мать, в психиатрические. «У него вся рука была с порезанными венами. Это тоже один из признаков хиппи — пиленные веняки. Сережа почему-то постоянно резал вены. Я не знаю почему. Я тоже пробовала, но чуть-чуть совсем, как баловство. Я не знаю, почему мы все это делали, может быть, это было как освобождение, как протест. Наверное, это был протест. У него был большой конфликт дома»[1031]. Сергей умер всего через несколько лет после того, как они поженились. Он утонул в Крыму, находясь под воздействием каких-то веществ.

Поразительно много хиппи покончили жизнь самоубийством, исчезли без следа или погибли от наркотиков. Некоторые легендарные личности проявляли признаки психического расстройства. Хиппи, особенно те, которые экспериментировали с наркотиками, остро осознавали, насколько сильно рискуют потерять рассудок и даже жизнь. Дневники Азазелло полны намеков на собственную смерть и сумасшествие, проявляющихся, в частности, в автопортретах, где у него есть третий глаз, из головы растут странные штуки и вокруг сюрреалистические предметы. Вменяемость и в самом деле была расплывчатым понятием для тех, кто употреблял наркотики. Эксперименты с разными веществами дома и в психбольницах научили их тому, что сознанием можно управлять. Отношение хиппи к государству и властям часто было одновременно и беспечное, и параноидальное. С одной стороны, они легко и спокойно переносили психиатрические больницы, каждый раз выходя из них — и продолжая жить как раньше. С другой стороны, они считали, что государство способно проникнуть в их самое сокровенное внутреннее «я». Эта паранойя коренилась как в отсутствии у них чувства реальности, так и в их личном опыте, когда они испытали на себе самые крайние формы государственного насилия.

Сергей Большаков рассказал историю «управления сознанием», которая на первый взгляд выглядит неправдоподобной из‐за его параноидального и конспирологического