хиппи с женской точки зрения. Тем самым создается повествование, альтернативное (но не обязательно при этом противоречащее) тому, что я сама же построила в предыдущих главах. Во-вторых, в ней серьезно рассматривается вопрос, почему это повествование так сложно вписать в сегодняшние воспоминания. Этот вопрос имеет прямое отношение к гендерным проблемам в Советском Союзе и в постсоветских государствах-преемниках в целом. Но также он связан с самовосприятием советских и постсоветских женщин и феминизмом советского образца. И в-третьих, в этой главе показывается, как мое женское и феминистское самопознание вовлечено в процесс моего анализа. В ней также говорится о том, как лучше всего поступить с полифонией голосов, которые обычно тонут в главном авторском повествовании. Глава «Герла» появилась не на пустом месте, а была встроена в ряд налагающихся друг на друга исторических и современных контекстов, одним из которых являлось движение MeToo. Мое исследование также совпало с началом российско-украинского конфликта, дебатами вокруг исторических интерпретаций Второй мировой войны, продолжающейся дискуссией по поводу культурной апроприации и вопросом, кто от чьего имени может выступать. Хотя ни одна из этих тем напрямую не рассматривается в последующем материале, все они так или иначе ответственны за те вопросы, которые я там сама себе задавала.

Отсутствие достаточно большого количества женских свидетельств, которые, как я знала, были существенными, поставило вопрос, например, о том, правильно ли давать им посмертное толкование. Больше всего меня удручало, что приходится реконструировать самые важные женские истории советских хиппи на основании преимущественно мужских рассказов. Однако вместе с тем я все больше понимала, что нельзя рассматривать эти разговоры только как неудачу: в определенной степени воссоздание женских историй через мужские голоса давало мне хорошее понимание контекста, в котором действовали мои героини. Безусловно, в хипповском сообществе существовали круги женской дружбы и у девушек были свои темы для разговоров, но общая риторика, окружавшая их, тем не менее оставалась скорее мужской или преобладающе мужской. Это происходило просто потому, что в советском обществе в целом доминировал мужской дискурс, и контркультурное сообщество не было здесь исключением. Советские девушки-хиппи, как к этому ни относись, не смогли создать собственный язык и сформировать собственную отдельную идентичность. По крайней мере, так это выглядит сейчас, учитывая имеющиеся у меня свидетельства. Но кто знает, может быть, найдется еще одна коробка с памятными хипповскими вещами, которая покажет нам совершенно другую картину.

ЖИЛА-БЫЛА ГЕРЛА

У девушек-хиппи было своеобразное положение в советском хипповском сообществе. С одной стороны, им, как и их единомышленницам на Западе, чтобы стать хиппи, приходилось меньше нарушать общепринятые нормы, чем мужчинам. Девушка носит длинные распущенные волосы — что в этом странного? Она украшает себя вышивкой и цветами — это так естественно (чего не скажешь о парнях). И если женщина выступает за мир и любовь, это вовсе не противоречит распространенным гендерным стереотипам, потому как разве не в этом и заключается ее роль заботливой матери и подруги? С другой стороны, настоящая хипповская жизнь в Советском Союзе требовала ухода из официального общества, на что многие женщины не могли или не хотели решиться. Поэтому положение женщин в хипповском сообществе было двойственным: ими восхищались — и их не принимали всерьез; они находились в центре повседневной жизни — но в решающие моменты оказывались в стороне.

В хипповском движении с самого начала было много девушек. Они сыграли большую роль в формировании и развитии этого явления в советских условиях. Но даже в самой хипповской риторике было нечто такое, что отодвигало женщин на второй план, а их положение совсем не соответствовало положению их приятелей-мужчин. У слова герла не было мужского эквивалента; мужчин называли хиппарь или просто парень. У герлы существовала уменьшительная форма герлушка, а также прилагательное — герловый. Правда, еще в ходу было слово хиппушка, но, похоже, оно появилось позже и имело немного другое значение: хиппушка была образцом стиля. Герлы в первую очередь были женщинами, а хиппи — лишь во вторую. Это слово означало, что девушка из одной компании с парнями-хиппи, но также оно демонстрировало определенную пассивность, по сути объективацию.

У Стаса Намина непростое отношение к отечественным хиппи. По многочисленным свидетельствам, он присутствовал в ранней хипповской тусовке, собиравшейся на Маяковской[1037]. Однако сам он теперь утверждает, что в Советском Союзе настоящих хиппи не было, а его тогдашние длинноволосые приятели в джинсах и цветастых рубашках были всего лишь играющими в хиппи детьми. Но при этом, говорит он, хипповавшие девушки были очень красивыми и не слишком зажатыми. Ради них он и приходил на Маяковскую[1038]. Вот это утверждение — «самих хиппи не существовало, но были девушки-хиппи» — помимо избирательности памяти, показывает, как существование хипповых девушек смягчало то воздействие, которое хипповская культура оказывала на традиционные советские взгляды на гендер. Стас Намин, выросший в привилегированной семье (когда я во время интервью коснулась этой темы, он вышел из себя), не собирался признавать лидерство и инициативу других мужчин, но признавал существование контркультурных девушек, поскольку они скорее подчеркивали его самоописание как бунтаря, таланта и законодателя моды. Он был не одинок в своем взгляде на герлу как на средство для успешной демонстрации маскулинности среди мужчин-хиппи, чья возрастающая внешняя андрогинность одновременно притягивала и отталкивала юношей, воспитанных в духе поклонения армии и ветеранам войны. Поэтому во многих ранних источниках девушки-хиппи фигурируют в качестве жизненно необходимой легитимизации эксцентричной мужской тусовки. Эти девушки были красивы и обольстительны, как цветы, ставшие международным символом хиппи.

Саша Липницкий красноречиво поставил девушек в один ряд с другими интересами из «хипповского списка», превратив их таким образом из участников сообщества в предмет потребления: «Одним из главных моментов, который нас объединял, была музыка. Не политика, не девушки, не портвейн, не тем более наркотики, а все-таки рок-н-ролл»[1039]. Василий Кафанов тоже говорил о безликой красоте девушек-хиппи. Он вспоминал свободную любовь как частые и щедрые любовные утехи на лестничных клетках и в подъездах. Девушки были не столько частью, сколько инструментом свободы, которую предоставлял хипповский мир. Авторитет Юры Буракова в хипповской тусовке в немалой степени основывался на его легендарном умении соблазнять девушек ad libitum (лат., здесь: каких угодно). По свидетельству Кафанова, Солнце «мог прошептать что-то на ухо любой девушке, и ни одна из них не могла устоять»[1040]. Словарь хипповского сленга также ясно говорит, что герлы находились в зависимости от своих приятелей — они были чем-то вроде наград, трофеев, предназначенных тем, кто добился успеха в нормативных рамках мира хиппи. Словарь цитирует две