Югославская печать, конечно же, ответила презрительными статьями в Borba («Смысл некой кампании»), в журнале Komunist («Бесстыдная кампания»), в Политике («Полупрозрачные намерения») и в Slovenski poročevalec («Много шума из ничего»), при этом тщательно избегая характеристики содержания самого текста и проблем, которые поднял автор. Они ограничились тем, что заклеймили Джиласа как «ренегата», «предателя своего движения и государства», «истерика», «деморализованного человека» и говорили прежде всего об отклике, который его книга может иметь на Западе. Развернулась организованная и дорогая «капиталистическая кампания», фундамент которой в первую очередь заложили британские лейбористы, и она была нацелена не только против Югославии, но и против всех социалистических государств, против социализма как такового, против миролюбивого сожительства и мира во всем мире. Тито лично просмотрел статью с выпадом против Джиласа, которую 11 августа 1957 г. опубликовала Borba, и собственноручно написал вывод: «Для нас в Югославии эта кампания будет иметь положительные последствия – теперь тем, кто до сих пор не верил, насколько глубоки враждебные чувства и недоверие, питаемые отдельными кругами Запада к нашему социалистическому государству и к социализму как таковому, всё стало предельно ясно»[1563]. Книга, которая при поддержке ЦРУ была переведена на 40 языков и напечатана тиражом 3 млн экземпляров, в Югославии, конечно же, была запрещена, впрочем, как и все иностранные газеты, которые сообщали о ней [1564]. Несмотря на это, она распространялась в виде брошюр, которые издала оппозиционная и нелегальная группа «Союз освобождения» со следующим пропагандистским лозунгом: «Если ты коммунист – уничтожь эту полезную книжку! Если ты демократ – дай ее почитать своему самому близкому другу»[1565].

Американское агентство United press 26 сентября 1957 г. объявило о новом процессе против Джиласа, который должен был начаться 4 октября в окружном суде. Эту новость на следующий день подтвердило югославское информационное агентство ТАНЮГ, в то же время Borba написала, что Югославия изменила бы основам международного сотрудничества, если бы не пресекла деятельности, которая непосредственно направлена против ее социалистического развития. В день процесса Borba обнародовала еще одну неподписанную статью под заголовком «Антисоциалистический памфлет», в которой были цитаты из книги Джиласа. Уже в ранние утренние часы этот номер был распродан. В то же время процесс в Митровице шел по уже накатанной дороге: Джиласа обвинили в том, что он нарушил 118-ю статью Уголовного кодекса и что публикацией своей книги пытался нанести вред внутреннему устройству и имиджу Югославии за границей. Джилас, который, по рассказам иностранных журналистов, со спокойным лицом предстал перед судьями, заявил, что он от первого до последнего слова защищает свою книгу и не готов отвечать на вопросы обвинителя, если судебный процесс не будет открытым. 5 октября был объявлен приговор: за враждебную пропаганду и нападки на конституционное устройство он был осужден на семь лет, которые были добавлены к прежним трем. Кроме того, у него на пять лет отняли гражданские права и все полученные ранее награды[1566].

Этот тяжелый приговор, конечно же, поднял много пыли и спровоцировал в дипломатических кругах в Белграде массу предположений, почему это произошло. По общему мнению, Тито пытался доказать внутреннюю сплоченность СКЮ и в то же время угодить Хрущеву, который во время встречи в Бухаресте в августе 1957 г. будто бы потребовал голову Джиласа[1567]. На Западе, особенно в тех западноевропейских государствах, где у власти находились социал-демократы, процесс над Джиласом охладил симпатию к Югославии[1568]. Известный итальянский левый писатель Игнацио Силоне заявил в интервью: «.нам кажется, что и в тюрьме Джилас – это человек будущего»[1569]. Когда в конце октября госсекретарь по иностранным делам Коча Попович посетил Великобританию и там попытался завязать контакты с лейбористами, чтобы показать миру, насколько популярна югославская политика активного сосуществования, он не смог избежать вопросов о том, что происходит с Джиласом и другими политическими заключенными. В своем ответе он намекнул на возможность амнистии и в то же время добавил, что амнистии препятствуют определенные действия за рубежом, которые выглядят как вмешательство в югославские внутренние дела[1570]. Международное давление, которому подверглись югославские власти, не осталось без последствий. В камере Джиласа посетил Слободан Пенезич – Крцун, один из главных функционеров УГБ, с которым Джидо сотрудничал еще перед войной и в годы народно-освободительной борьбы. Джилас сказал ему, что не собирается отказываться от своих идей, но принял предложение подписать петицию, которую за него написал Ранкович[1571]. В начале 1961 г. отношения между Белградом и Москвой снова были напряженными; Джилас адресовал белградскому руководству прошение о досрочном освобождении из заключения, поскольку тяжело его переносил. В нем он признал, что внутреннее и внешнеполитическое развитие страны разрушили его обвинения в адрес режима (на самом деле он отрекался от «нового класса») и обещал, что будет избегать любой деятельности, подобной той, за которую был осужден. 20 января он был условно помилован, очевидно, это было сделано и из уважения к западноевропейским социалистическим партиям и влияния британских лейбористов, с которыми югославские власти хотели иметь хорошие отношения[1572].

Однако он был слишком щепетилен и самоуверен, чтобы обуздать себя. Уже в следующем году он передал своему американскому издателю новую рукопись, названную «Разговоры со Сталиным», после того как безуспешно пытался издать ее на родине. В этой книге он описал наблюдения и впечатления о встречах с высокопоставленными советскими руководителями в конце войны и после нее. Книга вызвала большую международную заинтересованность, поскольку в гротескной форме описывала «двор» Сталина, а также моральную и интеллектуальную ограниченность людей, которые возглавляли Советский Союз в годы войны и после нее. Хуже всего было то, что в заключительной главе он обвинил в «сталинизме» и его нынешних критиков, которые превратили процесс над ним в «дешевый театральный фарс». Далее намек на Хрущева, который был показан как «народный демагог», такой же невоздержанный в еде и питье, как и Сталин. Свои наблюдения он увенчал констатацией, что Сталин был «чудовищем», в своих злодеяниях превзошедшим даже Ленина[1573]. Из-за этих несдержанных слов книга оказала негативное влияние на внешнюю политику Тито, который стремился к улучшению отношений с Москвой. Она вышла непосредственно перед визитом министра иностранных дел А. А. Громыко в Югославию и во время установления «братской дружбы» Тито с Хрущевым. Джилас был обвинен в том, что стал орудием холодной войны, что пытается ловить рыбу в мутной воде и укреплять свою роль «антикоммунистического протагониста». В начале апреля 1962 г. он был арестован, на этот раз власти сами оповестили иностранных журналистов[1574]. Вопреки тому, что, по сообщению венского радио, известные представители британских общественных и культурных кругов обратились к маршалу Тито с посланием, в котором содержалась просьба освободить «идеалистичного борца за гуманизм и демократию»[1575], 14 мая он снова предстал перед судом, который, как и в предыдущие разы, заседал за закрытыми дверями. За «вражескую пропаганду» и «разглашение государственных тайн» его осудили на пять лет строгого режима. К приговору добавили еще четыре года и восемь месяцев, которые он должен был отсидеть, если бы не был досрочно освобожден год назад[1576].