Барабаны гремели, и начинались танцы. Если была ночь, тозажигали факелы. А пары обнимались и затевали любовные игры между собой стольдолго, сколь только могли, пока не наступал ответственный момент. Это былмедленный праздник. Если он продолжался около часа, это было прелестно. Если ондлился два часа, то достигал своей вершины. Многие не могли продолжать егоболее получаса. Как бы то ни было, наступал момент осуществления брачныхотношений. Процесс мог продолжаться поразительный промежуток времени. Какдолго? Я не могу сказать, не знаю. Думаю, дольше, чем люди или Талтосы,рожденные от людей, могут выдержать. Возможно, час, а возможно, и более.

Когда последняя пара отстранялась друг от друга, этопроисходило потому, что должен был родиться новый Талтос. На теле материпоявлялась болезненная выпуклость. Отец пытался помочь вытащить неуклюжего,длинного ребенка из тела матери, согреть его своими руками и поднести к грудиженщины.

Все подтягивались ближе, чтобы полюбоваться чудо-ребенком,длина которого достигала, возможно, от шестидесяти до девяноста сантиметров. Онбыл очень хрупким и отличался утонченным сложением, и его легко можно былосломать, если обращаться недостаточно осторожно. Он сразу же начинал удлинятьсяи расширяться. И в следующие пятнадцать минут или менее он мог достичь своегоокончательного великолепного роста. Его волосы отрастали до полной длины,пальцы вытягивались, и нежные кости тела, такие гибкие и сильные, становилисьпрочным скелетом. Голова вырастала в три раза по сравнению с размерами, которыеимела при рождении.

Мать после этого оставалась неподвижной и погружалась вглубокий, но чуткий материнский сон. Но бывало и так, что дитя разговаривало сматерью, а она рассказывала ему что-то и пела, хотя всегда чувствовала себя какхмельная. Она формировала у малыша первые воспоминания, которые оставались вего памяти на всю жизнь.

И тем не менее мы помним не все.

Мы весьма склонны к забывчивости, и потому «сказать» для насдолжно быть равнозначным «запомнить». Сказать – значит запомнить илизапечатлеть. Рассказать – значит бороться против ужасающего одиночествазабывчивости, отвратительного невежества и печали. Или так мы думаем.

Эти отпрыски, мальчики или девочки – а чаще это былидевочки, вызывавшие у нас огромную радость, – значат для нас больше, чемпросто рождение еще одного существа. Их появление свидетельствует о том, чтожизнь племени благополучна и будет продолжаться.

Разумеется, мы никогда и не сомневались в этом, но всегдасуществовали легенды, что наступят времена, когда совокупляться будут женщины,отчего у них или будет рождаться карликовое потомство, или не будет рождатьсявообще никого, и что племя сократится всего до нескольких человек. Время от временичума приводила к стерилизации женщин, а иногда и мужчин тоже.

Детей очень любили, о них заботились оба родителя, хотя,если рождалась дочь, на некоторое время ее могли отправить в такое место, гдежили только женщины. В общем, потомство как бы воплощало любовную связь междумужчиной и женщиной. Они не стремились любить друг друга каким-нибудь тайнымспособом. Вынашивание ребенка было естественным периодом любви. У нас несуществовало концепции брака, или моногамии, или необходимости сохраненияверности на протяжении всей жизни только одной женщине. Наоборот, такоеповедение нам представлялось неправильным, опасным и к тому же попросту глупым.

Иногда такое все же случалось. Я не сомневаюсь. Мужчина иженщина так преданно любили друг друга, что расставание было для них немыслимо.Но сам я не помню ни одного такого случая. Ничто не могло помешать тому, чтобыТалтос встречался с любой женщиной или с любым мужчиной, а любовь и дружба небыли чувствами романтическими, но были чистыми.

Существует множество аспектов нашей жизни, которые я могуописать: различные виды песен, которые мы пели, природу наших споров, ибо ониимели различные структуры, типы логики, распространенные у нас, которые вампоказались бы абсурдными, как и типы ужасающих ошибок и промахов, неизбежносовершавшихся юными Талтосами. У нас на острове жили маленькие млекопитающие,очень похожие на обезьян, но нам никогда не приходило в голову охотиться на нихили жарить их и съедать. Такая идея воспринималась как отвратительная,выходящая за границы терпимости.

Я мог бы рассказать о типах жилищ, которые мы строили, ибоих было много, и о видах скромных украшений, которые мы носили, – нам ненравилась одежда, вернее, мы не нуждались в ней, и никто не хотел надеватьчто-то грязное прямо на кожу. Я мог бы описать наши лодки, объяснить, какиминенадежными они были, и тысячи подобных вещей.

Случалось, что некоторые из нас тайно подсматривали заженщинами – только для того, чтобы увидеть их ласкающими друг друга. Когдаженщины обнаруживали таких соглядатаев, то настаивали, чтобы они убиралисьпрочь. В наших скалах, гротах, пещерах, маленьких нишах вблизи кипящих гейзеровбыло много укромных мест, превратившихся в истинные убежища для любовных утехмужчин с женщинами, а также для мужчин с мужчинами и женщин с женщинами.

Нас никогда не одолевала скука в этом раю. Было слишкоммного дел, которые следовало выполнить. Одни могли часами играть на побережье,даже плавать, если находились такие смельчаки. Можно было собирать яйца,фрукты, петь и танцевать. Художники и музыканты отличались особым трудолюбием,как мне представляется, а еще у нас были строители лодок и жилищ.

Имелись огромные возможности для развития умственныхспособностей. Я считался весьма умным. Я замечал закономерности, которые небыли доступны для других, – например, что некоторые моллюски в теплыхводоемах растут быстрее, когда над ними сияет солнце, и что некоторые грибыразвиваются лучше в темные дни. А еще мне нравилось изобретать устройства –такие, например, как простые подъемники из виноградных лоз и плетенных изпрутьев корзин, посредством которых можно было спускать фрукты с вершиндеревьев.

Но как ни восхищались моими изобретениями люди, они столь жечасто смеялись надо мной. Считалось, что в изготовлении таких вещей не былоникакой необходимости.

Никто не занимался тяжелой, нудной работой – это былонеслыханно. Каждый день начинался с несметного количества различныхвозможностей. Никто не сомневался в высшей добродетели удовольствия.

Боль считалась злом.

Вот почему деторождение вызывало такое уважение и такуюосмотрительность у всех нас, ведь она влекла за собой боль у женщин.Естественно, не возникало и мысли о том, что женщина-Талтос может быть рабынеймужчины. Часто она оказывалась не менее сильной, чем мужчина, имела такие жедлинные и столь же гибкие руки. Гормоны в ее организме формировали совершенноиной эмоциональный склад.

И рождение, включающее как наслаждение, так и боль, былосамым значительным таинством для всех живущих. Действительно, оно быловеличайшей мистерией наших жизней.