разные банковские счета, – надо купить ей какой-нибудь подарок, в добавление к рождественскому, то есть ханукальному… – Тупица получил из Нью-Йорка голубую коробочку, с платиновым браслетом от Tiffany:

– Американский ангажемент начинается после Песаха… – он задумался, – Адель присоединится ко мне для концертов. Надо заказать съемку от хорошего фотографа, того же Аведона, договориться с парикмахерами и гримерами… – Адель пела несколько недель в Метрополитен-опера, а потом начинала, с Генриком, тур по стране. Тупица наизусть помнил расписание:

– До четвертого июля мы заняты. В День Независимости мы даем приватный концерт, в Белом Доме. Потом надо снять особняк, на Лонг-Айленде. Или нет, дядя Меир говорил, что летом из Нью-Йорка все бегут на север. Американцы найдут для нас дом, на Кейп-Коде, под Бостоном… – к сентябрю Адель возвращалась в Ковент-Гарден. Тупицу ждали осенние выступления:

– Потом я лечу во Францию и Италию, – заметил он швейцарцу, – меня приглашает Гранд-Опера и театр Ла Скала… – Генрик напомнил себе, что надо связаться с израильским агентом. Они с Аделью хотели купить виллу, в Герцлии, на побережье Средиземного моря:

– Место новое, – сказал Генрик жене, – но у него большое будущее. В любом случае, это наша летняя дача, как говорит тетя Марта… – он улыбнулся, – важнее иметь бассейн и пляж, а не тесниться в городе… – побывав в десяти комнатах дяди Меира, у Центрального Парка, Генрик стал считать кенсингтонские апартаменты скромными:

– До войны я рос в просторной квартире, – сказал он Адели, – дом, в Хэмпстеде, тоже маленьким не назовешь. У нас появятся дети. Надо думать о загородном имении, как у тети Марты, в Мейденхеде… – они с Аделью, каждый месяц, аккуратно проверяли банковские балансы. Квартиру и счета они оплачивали пополам, бензин для спортивного Bentley Генрик брал на себя:

– В конце концов, это моя игрушка, – смеялся Тупица, – ты предпочитаешь такси… – Адель не любила водить.

Откинувшись на спинку бархатного дивана, он обвел глазами накрахмаленные скатерти, джентльменов, в отличных костюмах, холеных женщин, в дневных платьях, при шляпках:

– Некоторые даже носят перчатки, – весело подумал Генрик, – даму в брюках сюда точно не пустят. Здесь не Сохо, и не дешевые пабы, где собираются писатели и драматурги… – на подиуме перебирала струны арфистка:

– Я иногда играю в отелях, – Тупица подмигнул швейцарцу, – так сказать, по старой памяти… – Генрик любил, в конце деловых встреч, в гостиницах, послать записку портье. Он садился к пианино, вестибюль, восхищенно, замирал. Тупица наклонялся над клавишами:

– После выступления меня осаждает публика, толпа берет автографы, портье присылает букет… – он вспомнил колючий, резкий ветер, заснеженные рельсы, запах нечистот, гремящий вагон, над головой:

– Всех увели в газовые камеры, а про меня подумали, что я куча тряпья… – рука, с сигаретой, дрогнула, – близнецы вытащили меня в поездной сортир. На перроне нас встретил Ангел Смерти, то есть Отто фон Рабе… – рот наполнился холодной, с металлическим привкусом слюной:

– Близнецы видели его старшего брата, Максимилиана, в Мон-Сен-Мартене, когда их увозили из Бельгии. Нас повели в детский барак, я присматривал за цыганскими близнецами… – в ушах раздался мерный скрип качелей. Труба поднималась в низкое, серое небо, на сугробах лежала черная гарь. Генрик услышал озабоченный голос швейцарца:

– Вы побледнели, герр Авербах. Может быть, рюмку коньяка, погода очень изменчива… – Тупица отмахнулся:

– Ерунда, много репетиций, перед праздничными концертами. Итак… – он взял блокнот, в обложке крокодиловой кожи, – на чем мы остановились… – швейцарский делец нашел его через контору мистера Бромли. Юристы занимались обеспечением контрактов Генрика и Адели. Тупица сразу вспомнил венские концерты:

– Сейчас мы встретились в более приятной обстановке, – сказал он дельцу, за обедом, – я с удовольствием выполню обещание… – речь шла о двух приватных выступлениях, на горной вилле швейцарца:

– В марте, – подытожил Генрик, – мой агент свяжется с Цюрихом и Женевой. Думаю, там обрадуются такой возможности… – он подумал, что стоит сделать сюрприз Адели:

– Мы никогда не катались на лыжах. Съездим в Альпы, на несколько дней, остановимся в люксе, наймем инструктора… – швейцарец передал ему чек, с авансом за выступления. Генрик отозвался:

– Остальное оплатите банковским переводом. Обратитесь в контору Бромли, вас снабдят номером моего лондонского счета… – швейцарец тоже закурил:

– Учитывая репутацию наших банков, – он, со значением, помолчал, – я был бы рад организовать протекцию, в Цюрихе. Мои знакомые управляющие помогут клиенту, вашего калибра… – Генрик хмыкнул:

– Я подумаю… – за спиной официанта, толкающего тележку с десертами, он заметил знакомую, каштановую голову, воротник, коричневой норки:

– Что здесь делает Адель… – Генрик нахмурился, – почему она пришла днем, в гостиницу… – он поднялся, поправив галстук:

– Прошу прощения, минутное дело… – Тупица прошагал в отделанный мрамором вестибюль:

– Зачем она болтается в отеле… – Генрик раздул ноздри, – она ничего не говорила, насчет дневных планов… – он нагнал жену рядом с крутящейся дверью. Цепко схватив Адель за локоть, Генрик заставил себя улыбнуться:

– Не ожидал тебя встретить, милая… – на ее щеках горели красные пятна, от шубки пахло табаком:

– Адель не курит, и при ней никто не курит. Где она была? Наверху, в номере… – рука все сильнее сжимала мех, – она что, изменяет мне… – Адель сглотнула:

– Здравствуй, милый. Я… я навещала косметический салон, – нашлась девушка, – по соседству. Решила выпить кофе, но все столики заняты… – она увидела недоверчивый, холодный огонек, в серых глазах мужа:

– Поэтому мне почти пришлось уйти… – Адель ласково коснулась его руки, – а ты что здесь делаешь… – Тупица позволил себе выдохнуть:

– Может быть, это и правда. Табаком несет потому, что она взяла такси… – он развернул жену в сторону ресторана:

– У нас есть место за столиком. Я встречаюсь с швейцарцем, я тебе говорил о нем, в Вене. Тебя ждет сюрприз, милая… – Генрик решил, что Адель тоже может выступить на вилле:

– Арабы не евреи, им позволено слушать женское пение. Шейхи богатые люди, надо брать быка за рога, что называется. За ее часть можно запросить отдельный гонорар… – деньги за совместные концерты они делили пополам:

– Пойдем, – велел Генрик, – закажешь себе кофе и фрукты… – счета в ресторанах они тоже разбивали на две части. Тупица оплачивал только обед в день рождения жены:

– Как она платит в день моего рождения… – они двинулись к столику, – ерунда, ей незачем мне изменять… – Адель успела, навестив дамскую комнату, избавиться от снимка неизвестной ей Моллер. Портье узнал ее в лицо, по афишам. Адель объяснила, что хочет лично поблагодарить джентльмена из Гамбурга за присланные цветы:

– Он вышел из такси именно у отеля, и у него северный акцент, в немецком языке… – джентльмен приехал из Бонна, но Адель это мало интересовало:

– Краузе, – губы, незаметно, зашевелились, – адвокат Фридрих Краузе. Теперь я знаю, как его зовут… – Адель, на мгновение, закрыла глаза: «Знаю и не забуду».

Зашуршал коричневый, бумажный пакет, с зеленым крестом:

– Аптека Мэйфера, – напечатали под эмблемой, – любые лекарства, в наличии и на заказ… – Густи хорошо знала аптеку, за три дома от ее квартиры. Живя на Ганновер-сквер, она часто забегала в лавку за мылом или американскими, гигиеническими прокладками. Густи не двигалась с дивана. На кухне что-то загремело, раздалось недовольное бормотание:

– Где у тебя, черт подери, таз? Как можно жить без таза… – Густи слабо позвала:

– Тазик стоит в ванной, в шкафчике… – на плите свистел чайник:

– Когда мы с мальчиками болели, тетя Марта всегда приносила из этой аптеки лекарства, – вспомнила Густи, – она согревала мне молоко, с медом. Я устраивалась в постели, с книжкой бабушки Вероники… – девушка вытерла мокрые щеки, – в одном ее романе умирают, от такого… – Густи помнила книгу:

– Девушку, дочь лорда, похищают триады, в Гонконге. Она сбегает, попадает в публичный дом, в Макао, потом присоединяется к китайским повстанцам… – она ощутила на языке вкус меда и мандаринов:

– Я в прошлом году так лежала, после Рождества, – поняла Густи, – у меня была сильная ангина… – он вынул из пакета аспирин, пузырек со знакомой эмблемой, раскинувшим крылья вороном, и сухую горчицу:

– Ничего у тебя