не появляюсь, и вряд ли меня ждут интервью в газетах… – королева, тем не менее, настояла на патенте Дамы:

– Вы все равно что моя фрейлина, – Елизавета подняла бровь, – так положено, по традиции… – Марта кинула взгляд за окно:

– Снег или не снег, а мне надо прогуляться, посмотреть, как все обустроились… – безопасная квартира тоже находилась в Содермальме, неподалеку от старого пристанища Волка:

– По соседству парк, кинотеатр, кафе «Барнштерн», апартаменты пани Аудры… – Марта вздохнула:

– К ним тоже надо зайти, передать привет. Волку туда хода нет, из соображений безопасности… – после смерти родителей Янека, Аудра, с мужем, управляла кафе:

– Ее муж, пан Юзек, в Литве был женат на пани Ядвиге, – Марта тоже закурила, – у них родилась девочка, София. МГБ никого не оставило в живых. Всех, кого после войны не расстреляли, и сейчас держат в лагерях, оттепель им не указ… – она не имела права говорить Грете и Кампе о миссии:

– Но они ничего и не спрашивали, они деликатные люди… – в гостиной, неожиданно, висело и знакомое Марте, черно-белое фото:

– Мне нравится снимок… – Грета погладила рамку, – так жаль, что и она погибла, и ее девочка… – покойная Мирьям, в форме американской армии, сидела за рулем военного виллиса. Сара устроилась у нее на коленях:

– Это она с Аляски прислала, – заметила Грета, – малышке здесь полтора годика… – Марта кивнула:

– Да, у меня тоже есть это фото. В общем, досье я тебе передала. Когда в следующий раз поедешь в Африку, держи глаза открытыми… – красивое лицо Греты затвердело:

– Его я помню, – презрительно сказала она, разглядывая снимок Доктора, Хорста Шумана, – он навещал Равенсбрюк, искал персонал, для госпиталя в Аушвице. Наша фрау Матильда, – Грета выпустила дым, – чуть ли не легла под него, так хотела вырваться на свободу. Однако он отбирал только заключенных с короткими сроками, а Матильде вкатили десятку. Ее бы казнили, не будь у нее хорошего адвоката. Она, видишь ли, убивала еврейских стариков… – ноздри Греты дрогнули:

– После войны она, наверняка, недурно устроилась. Такие, как она, всегда выживают. Ее надо было судить заново, вместе с персоналом лагерей… – Грета получала открытки, от нынешней фрау Брунс, из глухого угла на севере Германии, по соседству с датской границей:

– У нее двое детей, – подумала Марта, – она в безопасности, нацисты ее не найдут. Пусть живет спокойно, она искупила свою вину… – Грета пообещала:

– Если я кого-то увижу, я немедленно с тобой свяжусь. Впрочем, что далеко ездить, – она помолчала, – в Западной Германии бывшие члены СС сейчас уважаемые люди… – Грета и Кампе возили детей в Гамбург:

– Киль мы тоже навестили, все-таки, наш родной город. И с малышами мы всегда говорили на немецком языке… – щенок вспрыгнул на диван, Марта дала ему печенья:

– Тебя здесь разбаловали, охотничья собака… – она только сейчас заметила на подносе конверт, со знакомыми марками. Мальчик вскидывал горн, дети, с галстуками, поднимали руку в салюте. Грета перехватила ее взгляд:

– Я сама не ожидала, – тихо сказала женщина, – десять лет прошло. Я хотела тебе показать, она просит отвечать на абонентский ящик, на берлинском почтамте… – конверт проштемпелевали: «Германская Демократическая Республика». Марта всматривалась в ровный почерк:

– Милая Грета, надеюсь, что у вас все в порядке. Передавай привет и пожелания благополучия твоей семье. У меня все хорошо, я выполняю свой долг… – Марта сглотнула, – ты можешь связаться со мной по этому адресу. Как сказано, зерно горчичное, хоть и меньше всех семян, но, когда вырастет, становится деревом, и птицы находят в нем приют. Я сейчас сею горчичные зерна, но верю, что настанет день, когда они дотянутся до небес… – она подписалась только именем: «Твоя Каритас». Марта свернула бумагу:

– Это из Евангелия от Матфея. У нее, наверное, подпольная община. В ГДР тоже устраивают гонения на церковь, она очень рискует… – Грета согласилась:

– Да. Но иначе она не может… – Марта бережно вложила письмо в конверт:

– Голос тонкой тишины. Грета права, иначе нельзя. Поэтому Волк и летит в СССР… – она потушила сигарету:

– Ты Андреаса отправила за булочками, а ведь я тоже намереваюсь прогуляться, по району… – фрау Кампе погладила кота:

– Ничего, парень не сахарный, не растает. Ты не задерживайся, сегодня у нас лабскаус. Вас таким на вилле не кормили, ваша светлость, – она подтолкнула Марту, – блюдо простонародное…

Рассмеявшись, Марта пошла за шубкой.

На газовой плите, в сковороде черного чугуна зашипело масло.

Помешивая фарш с мелко порезанным луком, Волк, одобрительно, сказал:

– Смотри-ка, десять лет прошло, а мой ремонт словно новый. Нехорошо себя хвалить, но руки у меня из нужного места растут… – когда полковник Веннерстрем, из шведской секретной службы, поднялся с ними в скромную квартирку, на третьем этаже доходного дома в Содермальме, Волк присвистнул:

– Эту дверь я хорошо помню, я сам ее ставил… – комнаты оказались из тех, что Максим ремонтировал, приехав с Готланда в Стокгольм:

– Я тогда собирал деньги, – объяснил он Меиру, – стыдно было появляться в Лондоне с пустыми карманами. Трубы не текут, – он проверил ванную, – работа сделана на совесть… – он простился с Мартой в самолете, когда машина пошла на посадку:

– Больше я ее не увижу, – со вздохом, подумал Волк, – то есть увижу, когда она приедет сюда, встречать нас и Валленберга… – полковник, бывший авиатор, приставленный к ним шведами, с Мартой не столкнулся:

– Вы спуститесь по трапу первыми, – распорядилась жена, – я подожду на британской территории, а потом покину базу на такси… – герцог фыркнул:

– Совершенно ненужные меры предосторожности. Веннерстрем, бывший военный атташе Швеции в США, у него безукоризненный послужной список, он работник Муста… – так называлась шведская разведка. Марта пососала леденец, поморщившись от воя моторов:

– Болтает нас на шутку, – она скривилась, – я заказала справку, перед отлетом. Веннерстрем подвизался в Москве, в начале войны, и потом, до пятьдесят второго года… – Джон пожал плечами:

– Он дипломат, то есть бывший. Если мы начнем всех подозревать, нам не с кем будет сотрудничать… – Веннерстрем, довольно неплохо, говорил по-русски:

– Он знает Джона, – переворачивая фарш, Волк задумался, – и Меира он встречал, в Вашингтоне. Кто я такой, он понятия не имеет. Я ему, ясное дело, не представлялся… – полковника Горовица они высадили у задней калитки американского посольства:

– Вы езжайте, – велел Меир, – ребята… – он кивнул на флаг США, – подбросят меня, по нужному адресу… – Джон не хотел, чтобы их новые, советские паспорта, видели даже шведы:

– И Марта не знает, под какими именами мы летим в СССР… – Волк почесал светлую щетину, на подбородке, – вообще можно передать ей записку… – он хмыкнул, – не через шведов, а городской почтой, на адрес фрау Греты. Нам запрещено выходить из квартиры, но стоить рискнуть… – ожидая Меира, он предложил Джону так и сделать. Герцог отозвался:

– Ради чего? Министерство иностранных дел не пошлет запрос русским, в случае нашего исчезновения. Ты пойми… – он закурил, – мы все равно, что мертвы, нас больше нет. И Марта не полетит в СССР, нас искать. Да и где искать, на Урале… – он повел рукой, – это все равно, что потерять иголку в стоге сена. Но ничего такого не случится, – подытожил Джон, – месяца через два мы привезем в Стокгольм мистера Валленберга… – говорили они с герцогом на русском языке:

– Тебя опять надо сделать товарищем Пекко, – заметил Волк, – акцент у тебя прибалтийский… – Джон кивнул: «Так и поступим». Полковник появился в квартире в сопровождении неприметного, бухгалтерского вида юноши, при очках, саквояже и новом кодаке:

– Мистер Фрэнк, – радушно сказал Меир, – наш человек в Стокгольме, так сказать. Он обеспечивает безопасность посольства, и вообще, человек многих талантов. Он учился в университете Купер-Юнион, в школе дизайна… – юноша пробормотал:

– Бакалавром я стал, а вот магистратуры мне не видать… – он вынул из саквояжа складную, фотографическую лампу, – присядьте сюда, мистер Ягненок… – мистер Фрэнк заполнил паспорта безукоризненным почерком советского милицейского писаря:

– Ловко вы, – удивился Волк, – вы русского языка не знаете, а как хорошо вышло… – юноша поднял безмятежные глаза:

– Я