Сын побежал к кузнецу, конечно. «Ну, как, кузнец, хороша будет палка, нет?» — «Как могу я тебе сказать — говорит — ето можешь сам на деле убедиться». Вот приносит он палку домой; хотел он сразу же пойти, но не пошел. Выдумал он, значит, переночевать дома. Вот всю ночь его мечты блуждали. «Что-то будет завтре с палкой?»

Назавтре, утром рано, на рассвете, соскакивает Самойло Кузнецов, берет палку и уходит в чистое поле. Приходит на то показанное место. И думает Самойло Кузнецов: «Што-то будет у меня с палкой сейчас?» Стал он размахивать етой палкой. Так што на работе которые были крестьяне, услыхали етого гуденья, подумали оне: «Отчего, как тут буря расходилась? Должно быть завтре будет нехорошая погода!»

Размахнул палку свою Самойло Кузнецов вверх. Полетела палка вверх, как каленая стрела из туга́ луга́. День ждёт, другой ждет, на третей день палка его летит. «А — думает — вот она, моя родная где!» Когда стала подлетать, он подставил свою голову — ударилась палка о голову так крепко, что он и не помнил, как свалился. День спит, другой спит, а на третий день к вечеру пробуждается. «Ах, вот как — говорит — как сладко я уснул! (Он думал, што только вот уснул). Вот — думает — ето палка!»

Взял и поцеловал ее. И пошел домой с великой радостью. Всю расцеловал свою мать. «Вот уж, мамаша родимая, теперь то вот ты меня удовлетворила етой палкой. Теперь мне нечего ожидать лутче етого! Теперь ты должна меня благословить поехать в чистое поле, в широкое раздолье, добрых людей посмотреть и сам себя показать».

День едет и другой едет, на третий день стоит столб. На етем столбе подпись подписано и подрезь подрезано: «Кто поедет вправо, тот будет в голоде, а кто поедет по левой дороге, тот будет в холоде, а кто поедет прямо, тому придется трудно. Есть в таким-то государстве прекрасная какая-то графиня и все какие-то князья и бояра не могут ее сосватать. Там ставят столб в десять сажен вышины и в десять сажен толщины. Кто етот столб разобьет, тот может бороться с богатырем, имя у которого нигде не записано. Если он, значит, убьет етого богатыря, то может сосватать марграфиню прекрасную».

Приезжает он в то государство. Там везде ходят глашатаи, вычитывают про етот столб. «Кто найдется молодец разбить такой столб, то может подраться и побороться с таким-то богатырем, у которого даже имя нигде не записано». Выставляет свою кандидатуру Самойло Кузнецов. «Почему бы — говорит — мне было не попробовать етот столб!» Тут все стали его оглядывать снизу и до верху. «Што ето, мужик уткудова такого набрался он духу? Што ты, какого черта прёшься? Тут вот какие молодцы выезжали и даже не понюхали етот столб, не то што им ломать!» — «Ничего — сказал Самойло Кузнецов — увидите мужика, чем мужик будет пахнуть!»

Всем показалось забавно ето. Што же ето мужик приехал на таком седёлышке, весь оборванный, ведь ето просто стыд! «Как его допустили»! говорят. Ну уж тут, значит, сделано. Надо, значит, приступать к делу. Самойло стал помахивать палкой. «Дак рази ты сейчас начинаешь уж?» — «Нет — говорит — зачем: я только вам пример показываю». — «Дак, како же ето пример, когда стоять невозможно?» Многие даже попадали. Некоторые даже говорили: «Придется, видно, на этим месте помирать! Так как не миновать видно этой беды!»

А когда опомнились, Самойлы уж тут не было. Он уехал и хочет, значит, с разбегу набегать на етот столб. Как ето скоро заметили народ, тут уж стали подыскивать себе спасения. «Как бы миновать — говорят — этой громовой катастрофы!» Видят: Самойло Кузнецов уж бежит на своем добром коне, только земля дрожит, у коня из ушей пламя пышет, из норок дым столбом идет [из ноздрей — поправился сказочник]. У куво старые постройки стали падать, и худые печи стали разваливаться. Которые не заметили этого. Стали приписывать даже большому наказанию.

Ковда он стал добегать до етого столба, стала сверкать его палка, как молния. Ожидали его старые старики и старухи, смотрели из окон своих. «Што же ето такое будет — молились все богу — когда получится ета страшная катастрофа? Наверное, уже будет нашему государству конец!» Ну, конца никакого не получилось. Только послышался страшный грохот, когда ударил этот самый Самойло Кузнецов. Полетели ети осколки, сделали много повреждений, сделали много убитых.

Ну и тогда, значит, все ето утихло. Дали знать етому богатырю, который хотел с ним сразиться. Передали ему такую страшную вещь. Такую вещь, что ето было даже как будто смешно ему. «Могло ли ето быть из деревни — думает он — ведь ето все надсмешка?» Все же таки надо было ему поехать — уж нельзя. Со слов-то он слышал, что ето мужик из деревни, а когда он уж его увидал на площади, то уж там он ему што то вещим показался. И душа его в пятки ушла. А в голове вся мысль прошла. «Ну, дак что будет, то и будет — надо с ним померяться!»

Стал спрашивать етот богатырь его имя, и отечество, и фамилию, и какого он государства. Конечно, объяснил ему мужик, что из деревни мол. Иначе он не мог. — «Зачем ты заинтересовался — говорит — мужицким именем? А вот посмотри молодецкую удаль!» — «Да — сказал богатырь — что же увидим!»

«А что же, чем же ты будешь со мною сражаться?» — «Да, так себе — говорит — у меня палка есть». — «А я думал — говорит — что ты будешь из пищали стрелять или из лука, а так я первый раз слышу, что ето вы говорите?» «А вы — говорит — чем будете?» Он показывает ему свою саблю вострую. — «А ето у нас бабы чеснок крошат» — отвечает ему Самойло Кузнецов. — «Так давай лучше начинать дело скорее — нечего душу томить!»

Богатырю жалко жизни, жалко марграфини. «Так уж, наверно, не придется мне боле ее видеть!» И поехали оне в чистое поле. Разъехались оне на большое расстояние, конечно. Слетались оне, ети два богатыря, как из грозных туч два могучие грома, так што у обе́х лошади присели на задницы. Когда поразил его Самойло Кузнецов своёй палкой, остались у него одне только остатки. Собрал последние он остатки, связал их себе в торока̀ и привез он