Она даже не замедлила шаг, чтобы ответить, и кратко сказала:

— Храни все в надежном месте.

— Все? А разве ты ничего себе не возьмешь?

— Нет, все это принадлежит тебе; это твое наследство, и к тому же ты уже достаточно взрослая, чтобы самостоятельно распоряжаться средствами, которые выделил тебе отец, мне не стоит в это вмешиваться.

— Ты уверена, мама?

— Да, дочка, абсолютно. Мне ничего не нужно, дай мне только одну фотографию — какую угодно из них, просто на память. Все остальное принадлежит тебе, но я прошу тебя лишь об одном, послушай меня, Сира, ради всего святого…

Мама наконец остановилась и посмотрела мне в глаза под тусклым светом уличного фонаря. Мы были до сих пор взволнованы состоявшейся встречей и не обращали внимания на проходивших мимо людей, которым тоже не было до нас никакого дела.

— Будь осторожна, Сира. Будь осторожна и ответственна, — тихим голосом быстро заговорила мама. — Не теряй головы. В твои руки попало огромное состояние — ты о таком и мечтать не могла. Так что будь благоразумна, дочка, ради Бога, будь благоразумна и рассудительна.

Дальше мы шли молча, пока наконец не распрощались, чтобы идти каждая своей дорогой. Мама отправилась в опустевший без меня дом, где ее ожидало лишь молчаливое присутствие моего дедушки, так никогда и не узнавшего, кто был отцом его внучки, потому что Долорес, упрямая и гордая, всегда держала это в тайне. Я между тем вернулась к Рамиро. Он сидел в полумраке гостиной, курил, слушал радио и ждал меня, чтобы пойти куда-нибудь вместе поужинать. Ему не терпелось узнать, как прошла моя встреча с отцом.

Я рассказала ему все, в мельчайших деталях: что видела в доме отца, услышала от него, как чувствовала себя и какие он дал мне советы. И конечно же, я показала ему все принесенное из того дома, куда мне едва ли когда-нибудь суждено было вернуться.

— Это стоит целое состояние, детка, — прошептал он, разглядывая драгоценности.

— И это еще не все, — сказала я, протягивая ему конверты с деньгами.

При виде их Рамиро лишь изумленно присвистнул.

— Что мы будем делать теперь со всем этим? — спросила я с беспокойством.

— Это тебе решать, любовь моя: все это только твое. Конечно, если ты хочешь, я могу позаботиться о том, как лучше сохранить это богатство. Наверное, самый разумный вариант — положить все в сейф у меня в офисе.

— А почему не в банк? — спросила я.

— Боюсь, это не слишком надежно, учитывая нынешние времена.

Крах Нью-Йоркской биржи несколько лет назад, политическая нестабильность и еще множество других доводов, приведенных Рамиро, должны были убедить меня в правильности его предложения. Однако все это было ни к чему: любое его решение и так казалось мне верным, — мне хотелось лишь поскорее определить в надежное место свалившееся на меня состояние.

На следующий день Рамиро вернулся с работы с ворохом каких-то брошюр и буклетов.

— Я все думал и думал, как тебе поступить с деньгами, и, кажется, нашел правильное решение. Тебе нужно создать коммерческую фирму, — едва появившись, объявил он.

В тот день я еще не выходила из дома. Я по-прежнему находилась под сильным впечатлением от всего произошедшего накануне, и меня не покидало странное волнение при мысли о том, что у меня теперь есть настоящий отец, со своим именем, судьбой и чувствами. Неожиданное предложение Рамиро повергло меня в еще большее смятение.

— А зачем мне нужна фирма? — с тревогой спросила я.

— Для надежного вложения денег. Да и вообще…

И Рамиро начал рассказывать, что дела у него в последнее время шли не слишком гладко, и отношения с итальянцами — управляющими фирмой — были не очень, и положение иностранных компаний в бурлящей Испании становилось довольно шатким. И еще он поделился со мной своими идеями — множеством разнообразных проектов, в которых действующим лицом впервые стала я. Это были смелые и блестящие замыслы, звучавшие очень заманчиво: модернизация, внедрение иностранных новинок, вместе с которыми в нашу страну должна была прийти новая жизнь. Английские хлебоуборочные машины для полей Кастилии, американские пылесосы, обеспечивающие идеальную чистоту в доме, и кабаре в берлинском стиле, для которого он уже присмотрел подходящее место на улице Вальверде. Проектов было множество, но наиболее грандиозным казался один: курсы Питмана.

— Я уже несколько месяцев обдумываю эту идею, с тех пор как к нам — через наших давних клиентов — попала брошюра этой компании. Как управляющему магазином мне было не очень удобно обращаться к ним с деловым предложением, но если мы создадим фирму на твое имя, то все станет намного проще, — объяснил Рамиро. — Курсы Питмана сейчас просто процветают в Аргентине: у них больше двадцати филиалов и тысячи учащихся, которых они готовят для работы в фирмах, банках и государственных учреждениях. На курсах обучают машинописи, стенографии и бухгалтерскому учету — и все это по специальной, революционной методике, так что через каких-то одиннадцать месяцев из стен их заведений выходят готовые клерки. А между тем компания все время расширяется, открывает новые филиалы, нанимает персонал и подсчитывает растущую прибыль. В общем, мы с тобой могли бы организовать нечто подобное — филиал курсов Питмана по эту сторону океана. Если мы обратимся к ним с таким предложением от имени официально зарегистрированной фирмы, располагающей приличным капиталом и все такое, то наши шансы на успех будут гораздо больше, чем если бы мы попытались связаться с ними как частные лица.

Я не представляла, разумным или безрассудным был этот проект, но Рамиро говорил с такой убежденностью, с таким энтузиазмом и знанием дела, что мне ни на секунду не пришло в голову усомниться в гениальности этой идеи. А он тем временем продолжал рассуждать, заходя в своих планах все дальше и каждым словом удивляя меня еще больше.

— К тому же, по-моему, было бы разумно последовать совету твоего отца и покинуть Испанию. Ведь он прав: ситуация сейчас неспокойная, в любой момент может произойти что угодно, и начинать здесь какое-либо дело очень рискованно. Поэтому, думаю, лучше послушаться твоего отца и отправиться в Африку. Если у нас все получится, то, как только в Испании станет потише, мы вернемся и начнем расширяться по всей стране. Нам потребуется некоторое время, чтобы связаться с владельцами курсов Питмана в Буэнос-Айресе и заинтересовать их своей идеей об открытии большого филиала в Марокко (правда, не знаю пока, что лучше выбрать — Танжер или испанский протекторат). Ответ придет самое большее через месяц. А когда мы его получим, то arrivederci[1], «Испано-Оливетти»: мы уедем отсюда и начнем свое дело.

— Вот только захотят ли марокканцы учиться машинописи — зачем им все это?

Рамиро сначала громко расхохотался, а затем принялся просвещать меня:

— Ну о чем ты говоришь, любимая? Наши курсы будут ориентированы на европейское население Марокко: Танжер — это свободный порт, интернациональный город, где живут люди со всей Европы. Там множество иностранных фирм, дипломатических представительств, банков и различных финансовых организаций, так что работы там предостаточно и везде требуется квалифицированный персонал со знанием машинописи, стенографии и бухгалтерского учета. В Тетуане ситуация несколько иная, но это не значит, что возможностей там меньше: население города не столь интернациональное, поскольку это столица испанского протектората, но там полно служащих и людей, желающих ими стать, а всем им, как ты прекрасно знаешь, нужна соответствующая подготовка, которую они и смогут получить на курсах Питмана.