Караев молчал. Он понимал, что Большакову нужно простовыговориться. Кажется, у генерала заблестели глаза.

– И, наконец, подполковник Лучинский. – Генералпроизносил каждую фамилию так, словно это было личное оскорбление, котороенаносили именно ему. – Подполковник Лучинский Григорий Яковлевич, –повторил Большаков. – Вы его знаете?

– Нет. Лично не знаком.

– Лучинский один из самых порядочных и мужественныхофицеров, которых я когда-либо встречал в своей жизни, – продолжалБольшаков, – я даже не знаю, что именно мне нужно вам рассказать. Онвоевал еше лейтенантом в Афганистане, прошел через все горячие точки бывшегоСоветского Союза. В Приднестровье был тяжело ранен, контужен. В Чечне потеряллевую руку. Был комиссован, сам попросился в нашу организацию. Получил званиеГероя России. У вас нет другого списка?

Караев по-прежнему молчал. Он понимал, почему так бурнореагирует генерал.

– Вы помните историю с героем Советского Союза, которыйоказался предателем? – неожиданно даже для самого себя спросилКараев. – Ведь тогда никто даже предположить не мог, что он способен наподобное. Кажется, его фамилия была Кулак или что-то в этом роде. Иногда такоеслучается~

– Это не тот случай, – возразил Большаков. –Лучинский щепетилен до мозга костей. Вы знаете, что он сделает, если узнает,что вы включили его в список подозреваемых? Я вам скажу. Он возьмет пистолет изастрелится. Есть такие офицеры и в наше время, Тимур Аркадьевич, для которыхчесть и любовь к Родине не пустой звук. Еще остались~

– Я понимаю, – глухо ответил Караев. – Если высчитаете, что я азербайджанец и не чувствую вашей любви к Родине~

– Я этого не говорил, – перебил его Большаков, – иникогда не скажу. И вы не говорите никогда. Насколько я помню, ваша бабушка поотцу была еврейкой и значит, ваш отец тоже еврей. А Лучинский, между прочим,молдованин по отцу. Писаренко – украинец, Кучуашвили – грузин. Мы все жили водной большой стране, Тимур Аркадьевич, и одинаково честно служили своейРодине. Даже если сейчас нашу страну растащили по национальным квартирам. Новаш список меня просто огорчил. Очень огорчил. Здесь нет ни одного человека, закоторого я не мог бы поручиться. Ни одного. Только Лучинского я знаю восемьлет, остальных гораздо больше. В организации нет случайных людей. Если хотитемое мнение – каждому из них я безусловно доверяю. И не на девяносто девятьпроцентов, а на все сто. Я скорее поверю, что сам являюсь резидентом американскойразведки, чем в виновность моего друга Павла Писаренко. Ошибки исключены?

– Полностью, – прямо ответил Караев. – Я поэтомустолько раз и перепроверял. Только эти четыре офицера, и больше никто.

– Будем считать, что я принял вашу бумагу, – тяжеловздохнул Большаков, – и теперь вы уйдете, а я должен решить, что мнеделать. И как мне проверять людей, которых я знаю десятки лет. Что вы об этомдумаете?

– Я не считаю, что внешнее наблюдение может датькакие-нибудь результаты, – осторожно предположил Караев, – мне нужноваше разрешение и несколько сотрудников в помощь, чтобы начать работу покаждому из этой четверки.

– Для организации наблюдения нужно иметь три парысотрудников. Помноженные на четыре. Иначе говоря, вы хотите, чтобы я выделилвам двадцать четыре человека? У меня просто нет столько сотрудников.

– Я уверен, что мы ничего не выясним, организовав наружноенаблюдение, – повторил Караев. – Если «крот» один из них, он не будетискать примитивных контактов с каким-нибудь связным или встречаться с американскимдипломатом. Все будет организовано так, чтобы любой наблюдатель ничего не смогпонять. Поэтому мне не нужны двадцать четыре человека. Мы будем работать сдокументами и с конкретными людьми. Но не следить за ними, а проверять ихдеятельность за последнее время.

– Сколько людей вам понадобится?

– В идеале четверо, но можно троих. Я думаю, мы справимся.

– Я дам вам двоих. Чем меньше людей будет знать о вашемсписке, тем лучше. И учтите, что все результаты вашей проверки вы должны будетедокладывать лично мне. Только мне и никому другому. Ни при какихобстоятельствах.

– Конечно.

– Вы свободны, – наконец сказал Большаков. Караевподнялся, собрал свои бумаги и пошел к выходу.

– Тимур Аркадьевич, – остановил его генерал, когда онуже выходил из кабинета. Караев обернулся.

– Вы хотя бы понимаете как больно вы мне сделали? –неожиданно спросил Большаков.

– Понимаю, – тихо ответил Тимур и вышел из кабинета.

Оставшись один, Большаков снова посмотрел на список ипоморщился. Затем открыл ящик стола, достал коробочку с лекарством. Исоединившись со своим секретарем, попросил принести ему стакан теплой воды. Унего давно не было такой сердечной аритмии.

Витовченко поднял воротник куртки. Опять пошел дождь. Он сненавистью взглянул на небо. Как он не любил эту вечно сырую погоду английскойстолицы! Как он не любил это неопределенное состояние полуосени-полувесны,которая была так характерна для Лондона. Здесь не было привычных суровыхморозов, снег почти не выпадал, а если и выпадал один раз в год, то быстротаял. Зато здесь все время была неприятная холодная погода и вечно тусклоесолнце, даже летом. Витовченко недовольно завертел головой. В последнее времяболела шея, он почти отвык от физических нагрузок и чувствовал, как теряетформу, постепенно набирая достаточно солидный вес. Это ему не нравилось, носледить за состоянием своей фигуры у него не было ни желания, ни времени.

Он ждал, когда подъедет Ланьель. Француз наконец показался,вышел из метро с поломанным зонтиком, который сразу сложился и едва не вылетелу него из рук. Вдовиченко нахмурился. Неужели этот кретин не мог достатьнормальный зонтик? В любой химчистке его можно купить за несколько фунтов.Ланьель был в каком-то широком сером плаще и в смешной беретке, которая тоже неочень смотрелась в таком комплекте. Ланьель словно обладал определеннымантивкусом, выбирая вещи, которые ему чудовищно не подходили.

– Добрый день, дорогой мистер Витовченко, – обрадовалсяЛаньель, увидев своего старого знакомого, – я так рад, что вы менядождались.

– Почему вы не отвечали на мои звонки? – зло спросилВитовченко. – Я сегодня с утра звонил вам несколько раз.

– У меня села батарейка, – виновато произнес Ланьель,показывая телефон. – Так получилось.

– По-моему, вы делаете это нарочно, чтобы я не сомневался ввашей никчемности, – зло проговорил Витовченко. – Неужели вы непонимаете, что, возможно, получили единственный шанс в своей никчемной жизнизаработать большие деньги. И вы хотите упустить этот шанс?

– Нет, – сразу ответил Ланьель, – ни в коемслучае. Я готов ради денег сделать для вас все, что угодно. Все, о чем вы меняпопросите. Но у меня действительно закончилась зарядка в телефоне.