Я попытался найти баланс между тем, чтобы сделать каждую из восьми глав и заключение достаточно самодостаточными, чтобы читать их как самостоятельное эссе (зная, что читатели найдут разные пути к материалу), и тем, чтобы показать, как каждая из них вносит вклад в систематический, хотя и далеко не всеобъемлющий подход к предмету. Опять же, я говорю первое, а не второе, потому что, хотя разработанная мною схема осмысления женоненавистничества задумывалась как общая, работа по ее наполнению потребует привлечения целой деревни различных теоретиков. А та детальная работа, которую я провожу здесь сам, в последующих главах, намеренно сосредоточена на культурах, в которых я был политическим участником - современных Соединенных Штатах и Австралии. Это происходит не из-за неуместного этноцентризма (я думаю; я надеюсь), а потому, что моя методология сочетает в себе элементы культурной критики, критики идеологии и философского анализа. Поэтому мне нужны знания изнутри. Кроме того, важно диагностировать женоненавистничество в контексте, в котором оно часто отрицается, а не указывать пальцем - иногда расистским и ксенофобским способом - на другие, чуждые культуры. Как правило, это не мое место, как белого австралийского экс-патриота. Я приветствую другие поправки и обобщения.

Еще одна оговорка, которую я хочу сделать с самого начала, и еще одна причина, по которой эта книга носит такой подзаголовок, заключается в том, что я считаю гендерную бинарную систему, в которой люди делятся на две взаимоисключающие и исчерпывающие категории - мальчиков и мужчин, с одной стороны, и девочек и женщин, с другой, - неточной и пагубной. Некоторые люди являются интерсексуалами, некоторые - агендерами, а некоторые - гендерно нечистыми, перемещаясь туда-сюда между различными гендерными идентичностями, а также другими небинарными возможностями. Так что я, конечно, не имею в виду одобрение гендерной бинарности, и, более того, я категорически ее отвергаю. Но я периодически действую так, как если бы эта ложь была правдой, чтобы посмотреть, что из этого следует. Ведь логика патриархата, а значит, и женоненавистничества, в значительной степени включает в себя приверженность гендерному бинаризму (см. Digby [2014] ), а также антитрансгендерную метафизику гендера (см. Bettcher [ 2007 , 2012 ]), гетеронормативный взгляд на человеческую сексуальность (см. Демброфф [2016], альтернативную концептуальную схему обычным различиям между гомо-, гетеро- и бисексуальностью), а также идеалы любви, которые делают моногамию обязательной. (Феминистскую защиту полиамории см. в Jenkins [2017]).

Исследование логики женоненавистничества часто включает в себя изучение того, что влечет за собой такие проблематичные или, более того, откровенно ложные предположения, которые исключают многих людей и лишают их законных и полезных способов воплощения, жизни и любви, а некоторых даже самой человечности или существования. Но бывает полезно понять внутреннюю работу системы, поддерживающей статус-кво, в сложных, а иногда даже морально ужасных деталях, чтобы понять, как лучше с ней бороться. Таково мое намерение, когда я периодически допускаю некоторые спорные предположения ради аргументации и, в конечном счете, ради попытки разоблачить и нарушить функционирование женоненавистничества ( Haslanger 2012 ).

Это подводит меня к последней причине, которую я упомяну здесь в связи с "логическим" подзаголовком книги. Я пытаюсь понять женоненавистничество изнутри, не в первую очередь как психологический вопрос, а скорее как социально-политический феномен с психологическими, структурными и институциональными проявлениями. Я представляю женоненавистничество как систему враждебных сил, которая, по большому счету, имеет смысл с точки зрения патриархальной идеологии, поскольку она работает на поддержание патриархального порядка. Поскольку я верю, что патриархальный порядок является угнетающим и иррациональным и что он отбрасывает длинную историческую тень, я также считаю, что мизогинии следует противостоять, и что у отдельных агентов часто есть причины, а иногда и обязанности, чтобы попытаться противостоять ей. (См. обсуждение, например, Hay [2013] и Silvermint [2013] ).

Однако, следуя примеру теоретика критической расы Чарльза Лоуренса III (1987; 2008), эта книга в первую очередь использует то, что он называет "эпидемиологическим" подходом к вопросам социальной справедливости. То есть я в основном концентрируюсь на моральной диагностике, или прояснении природы женоненавистничества, понимаемого как морально-социальный феномен с политическими основаниями. Это противоположно тому, чтобы делать явные моральные предписания и характерологические суждения и фактически выставлять людей на суд - а значит, и в оборону. Я считаю, что такой подход к женоненавистничеству, как правило, не приносит пользы, поощряя, помимо прочего, моральный нарциссизм: навязчивую сосредоточенность на индивидуальной вине и невиновности. Более того, как мы неоднократно увидим на этих страницах, женоненавистничество часто включает в себя морализаторство или неумолимое посрамление женщин за их (реальные или предполагаемые) моральные ошибки. Мизогиния также подвергает женщин тому, что я стал считать своего рода тиранией уязвимости, указывая на любого и каждого (якобы) более уязвимого (якобы) человека или существо в ее окружении, с которым она могла бы (опять же, якобы) поступить лучше, и требуя от нее заботиться о них, иначе она рискует быть осужденной как черствая, даже чудовищная. Тем временем ее коллега-мужчина может относительно безнаказанно заниматься своими "личными проектами", как назвал их английский философ-моралист Бернард Уильямс (1981). В связи с этим на нее ложится чрезмерное моральное бремя.

Поэтому пытаться бороться с женоненавистничеством, используя в первую очередь юридические моральные понятия, - все равно что пытаться бороться с огнем с помощью кислорода. В небольших масштабах это может сработать - в конце концов, нам удается задувать спички и свечи. Но когда мы пытаемся расширить масштабы этой стратегии, она может привести к обратному результату. Мы будем пытаться потушить пожар, одновременно подпитывая его.

Каковы альтернативы? Вслед за Уильямсом мне нравится проводить различие между моральными и политическими утверждениями, которые мы можем назвать "оценочными", и теми, которые являются "предписывающими". Первые - это утверждения о хорошести или плохости определенных положений дел в мире (или, наоборот, приписывание им более сложных, или "толстых", морально-политических качеств). Оценочные утверждения - это, следовательно, утверждения о том, что должно (или не должно) быть в действительности. И именно они, по мнению Уильямса, часто являются той формой, которую должны принимать ответы, когда речь идет о вопросах социальной справедливости. В то время как утверждения, выдвигающие предписания (или, с отрицательной стороны той же медали, издающие запреты), являются основанием для отдачи команд или инструкций индивидуальному агенту о том, что он должен (или не должен) делать. Уильямс также глянцевал идею этих предписаний в качестве основы для советов, предлагаемых в режиме "Если бы я был тобой. .", второму лицу.

Я симпатизирую "интерналистской" точке зрения Уильямса, согласно которой предписывающие утверждения,