Воробей ничем не выделялся из всех прочих партизан. Но все же это был именно Воробей и никто другой — тут Лысухин ошибиться просто не мог. Воробей стоял в отдалении и молча наблюдал за уроком, который Лысухин проводил с партизанами-минерами.

— Привет, — сказал Лысухин Воробью. — Подходи поближе, коль уж пришел. Что это ты такой робкий? Подходи, поучишься. Ты ведь тоже взрывник, как я понимаю?

— Нет, я не взрывник, — торопливо ответил Воробей. — Я по другой части… Просто проходил мимо, а тут, гляжу, новый человек в отряде…

— А-а-а, — с нарочитым равнодушием протянул Лысухин. — Значит, ты по другой части… А все равно — подошел бы, если есть время. Поучился бы… Авось и пригодится в будущем. Партизан должен уметь все. Он и взрывник, и разведчик, и… Я правильно рассуждаю?

— Да-да, — все так же торопливо ответил Воробей. — Вы правы… Я и сам хотел подучиться взрывному делу, но все недосуг.

— Тогда тем более присоединяйся, — сказал Лысухин. — Заодно поведай, как тебя кличут?

— Воробей.

— Что ж, Воробей так Воробей… А меня можешь называть Минер. Я инструктор по взрывному делу. Так что — прозвище мое по существу.

Воробей подошел к партизанам-минерам и молча стал слушать. Лысухин старался не обращать на него видимого внимания, но краем глаза он неотрывно следил за тем, как ведет себя Воробей. То, что он подошел к Лысухину и партизанам — было неспроста. Просто так, любопытства ради, он бы не подошел. Другие партизаны ведь не подходили, хотя урок Лысухин давал не где-нибудь в землянке, а под открытым небом. Все, кто проходил мимо, видели и слышали Лысухина, даже косились на него, но никто не остановился поблизости. А вот Воробей остановился. Значит, у него имелся какой-то конкретный интерес к личности Лысухина. И к тому же минувшей ночью командир отряда Федос также упоминал Воробья. Говорил, что подозревает его в том, что он — немецкий шпион.

А в результате получается очень даже любопытная картина. Тот, кого командир отряда подозревает в шпионстве, подходит к Лысухину и останавливается рядом. Нарочно подходит, целенаправленно — иначе бы прошел мимо, как проходят другие партизаны. И вряд ли это может быть случайным совпадением. Лысухин как опытный разведчик в такие совпадения не верил. Более того — он их не допускал. А стало быть, очень интересная птаха — этот Воробей. Что ж, пускай он полетает рядышком. Как раз это и надо Лысухину и Старикову.

…Встретились Стариков и Лысухин лишь с наступлением сумерек. Отошли в сторону подальше от посторонних ушей и глаз, присели на поваленное, обросшее мхом бревно.

— Ну и как прошел денек? — спросил Лысухин. — Научил дедов и юношей внедряться во вражеские тылы?

— Так ведь это дело секретное и тонкое. — Стариков устало махнул рукой. — Тут чем больше таинственности, тем вернее. Вот я с таинственным видом провел весь день. Утомительное, знаешь ли, дело.

— Это потому, что нет в тебе артистического таланта, — заявил Лысухин. — Прямой ты и понятный, как это бревно, на котором мы сидим. В отряде — оно и ничего, народ здесь простой и бесхитростный, а что будет, когда мы угодим туда?.. — Лысухин указал рукой куда-то вдаль. — А там-то, я думаю, нам нужно будет проявлять весь наш артистический талант во всю мощь. Иначе — хана нам. Так что учись, пока есть такая возможность, лицедействовать.

Помолчали. Над лесом сгущались сумерки. Неба почти не было видно, его застилали густые кроны сосен. Откуда-то издалека доносились глухие непонятные звуки, как оно всегда и бывает в лесу, когда надвигается ночь.

— Будто и войны нет никакой, — задумчиво сказал Стариков. — Тихо, покойно…

— Как же, — скривился Лысухин. — Куда же она подевалась, та война? Здесь она, проклятая, совсем рядышком… А потому давай будем говорить о войне. — Он помолчал, глядя во все густеющую тьму, затем усмехнулся. — Познакомился я сегодня с одним интересным человечком…

— С Воробьем? — спросил Стариков.

— С ним, красавцем, — кивнул Лысухин. — А ты откуда знаешь?

— Догадался, — ответил Стариков. — И что же?

— Да в общем ничего особенного… Подошел ко мне, когда я вел урок взрывного дела. Ну, то есть разъяснял героическим минерам, как нужно правильно закладывать немецкую мину, чтобы она в нужный момент взорвалась. Подошел значит, стоит, слушает… Подходи, говорю, поближе, что это ты такой робкий? Подошел поближе. Я, говорит, всю свою партизанскую жизнь мечтал подучиться взрывному делу. Ну, говорю, учись… А как тебя звать? Воробей, говорит. Вот так-то. Интересно?

— Интересно, — кивнул Стариков. — А еще интереснее то, что…

— Эта птица прилетала сегодня и к тебе, — перебил товарища Лысухин. — Я правильно понял?

— Правильно, — сказал Стариков.

— И, как я понимаю, уверял тебя, что всю свою жизнь мечтал научиться всяким таким агентурным штучкам, — продолжил Лысухин.

— Именно так, — сказал Стариков.

Они опять замолчали, вслушиваясь в близкие и отдаленные ночные звуки леса.

— Прав, стало быть, командир отряда Федос насчет этого Воробья! — вздохнул Лысухин. — Не нашего полета эта птица! Иначе не стал бы он так настойчиво кружить вокруг меня и вокруг тебя. Вот только…

— Что? — спросил Стариков.

— Уж слишком все просто получается! — Лысухин прислонился к стволу сосны и закрыл глаза. — Как-то не по-шпионски, что ли… Что ж он так откровенно? Просто-таки не таясь… Ведь так и засветиться недолго…

— Непуганый потому что, — предположил Стариков. — И не знает, что находится под подозрением. Оттого и прет напропалую.

— Или, может, просто дурак, — в свою очередь, предположил Лысухин.

В ответ Стариков лишь шевельнулся в темноте.

— Надо бы еще раз поговорить с командиром насчет этого Воробья, — предложил Лысухин. — Разузнать, кто он, что он, как появился в отряде, давно ли воюет… Ну и все такое прочее. Выяснить, насколько это возможно, что он за личность.

— Завтра и поговорим, — сказал Стариков. — А пока будем устраиваться на ночлег. Федос расстарался и выделил нам отдельный шалаш. Сказал, что соорудили специально для нас.

— Ну да? — весело удивился Лысухин. — Это же просто замечательно! Шалаш — это просто-таки царские апартаменты применительно к партизанским условиям!

Глава 7

Но