С третьей — на высоте не так воняло с улицы. И мухи с комарами залетали куда реже…

Хотя, на дворе такой дождь, что какие там мухи! Побоятся выбраться из тех нор, где пережидают непогоду. Не рискнут мочить хрупкие слюдяные крылышки…

Фуррет отвернулся от окна:

— На чем мы остановились?

— Наш разговор прервался на возвышенной ноте. Мы знаем друг друга не первый год. И все такое.

В дальнем углу кабинета, в кресле, прислоненном к одной из труб водостока, по которой сейчас с шумом бежала дождевая вода, сидел старик. Седой. Нет, даже белый! Старость настолько старательно выедала любые краски из его волос, что они стали белоснежными, точно у альбиноса. Только у альбиносов белизна яркая, заметная, а прическа старика отдавала тусклостью.

Но глаза искупали бесцветность седовласого. Серые, с черными пятнами — будто гиенья шкура на них пошла, удивительным образом, угодив под веки.

Старик был огромен. Даже сидя в глубоком низком кресле, он смотрел на Фуррета сверху-вниз. У кресла стоял старинный рыцарский меч в ножнах, прислоненный к стене. Оружие казалось таким древним, что могло принадлежать еще прадеду старика. А то и деду прадеда. Такие «полуторники» вышли из моды полтораста лет назад.

Отполированная частыми прикосновениями проволока на рукояти блестела даже в полумраке кабинета. Старик касался меча левой рукой. Нежно, будто любимую женщину, разлука с которой даже на миг больно ранит сердце.

— Да, — продолжил беловолосый рыцарь, — мы знакомы уже не первый, и даже не второй год. И каждый раз, когда я поднимаюсь по бесконечно длинной лестнице, борюсь с желанием послать тебя как можно дальше. Что, такой влиятельный тип как ты, не может соорудить достойный кабинет для встреч со старыми друзьями на первом этаже? Там и наливают быстрее, и жизни больше. А то сидишь тут как паук!

— Мне больше нравится сравнение с драконом, — улыбнулся Фуррет.

— Да хоть с морским огурцом, — безразлично хмыкнул старик. — Ты умный человек, Фра, но твоя главная беда в том, что ты слишком любишь все красивое. Поступки, слова…

— Кому что, Бьярн, кому что. Кто-то больше жизни любит деньги, кто-то власть, ну а мне нравится все красивое. Имею я право?

— А еще ты любишь делать вид, будто ты мудрец, проживший десяток жизней.

— Мало ли! Воля Панктократора непредсказуема, и он вполне мог перекидывать мое сознание из человека в человека. Надо же как-то набираться опыта и знаний!

— Тоже верно, — кивнул Бьярн, — тоже верно. В знаниях сила! Не зная как зажечь факел, можно до конца жизни проплутать в лабиринтах, так и не увидев света солнца… Так зачем ты меня звал, Фра? К чему эта спешка, запыхавшиеся гонцы, загнанные лошади, недовольные женщины? Никогда не любил бросать дело на середине. И да, за кем ты послал Дюссака в такой дождь?

Фуррет присел в соседнее кресло, обхватил подлокотники, выполненные в виде могучих медвежьих лап.

— Сегодня ты удивительно многословен.

Бьярн вместо ответа пробежал пальцами по гарде своего меча, изображая жонглера на канате. «Жонглер» запнулся на четвертом шаге, упал, зацепившись пальцем-рукой, сорвался, размахивая конечностями. Фуррет с интересом наблюдал за представлением.

— Так что случилось, Фра?

— Этой ночью убили купца с Островов. Парень обмывал удачную сделку, пошел в порт, и по дороге ему медленно перепилили шею тупым ножом. И отобрали все деньги.

— Последнее для островного страшнее всего, — задумчиво ответил Бьярн, покачал головой. Белая грива делала его похожим на старого льва.

— Я бы сказал, что равнозначно.

— И кто же этот пустоголовый храбрец? Имя известно?

Фуррет откинулся на спинку кресла, внимательно посмотрел в окно. Подвигал челюстью, будто пережевывая какую-то горечь.

— Кто именно резал островного пока не выяснили. Впрочем, я и не требовал уточнить. Кто-то из шайки ублюдков Рэйни.

— Рэйни… — повторил старик. — Знаешь, у него даже имя противное — на языке привкус как с похмелья. Такого, когда вино запиваешь, чем покрепче, а потом блюешь полночи. И это отвратительное имя в связи со всякими отвратительными поступками, я слышал. И не раз. А вот лица не помню совершенно.

— Это, старик Бьярн, называется старостью! — хохотнул Фуррет.

— Так я и не стараюсь выглядеть молодым. Не закрашиваю седину, не завожу юных любовниц, годящихся во внучки, не распускаю слухи о том, что могу раз десять за ночь, — начал ехидно загибать пальцы Бьярн.

— Такая должность, — сокрушенно произнес Фуррет, — чтобы ей соответствовать, я должен казаться сосредоточением жизненных сил и прочей ярости. Этаким фонтаном силы и вулканом страстей. Чтобы ни одна, даже самая храбрая мышка не смела и носа сунуть в мои закрома!

— «Вулкан страстей», — фыркнул Бьярн. — Идея ясна, но признай, что иногда это выглядит… — старик задумался, подбирая нужное слово, — да, выглядит забавно.

— Вернемся, действительно, к делу, — поморщился Фуррет.

— Вернемся, — не стал спорить Бьярн. — Каждый сходит с ума по-своему. Если тебе нравится такой вариант… Ну кто я тебе, чтобы осуждать. Это Рэйни, как понимаю, стоит поперек горла. И ты хочешь, чтобы его не стало. И как можно быстрее. Притом, ты не можешь действовать ни как стражник, ни как… никакими другими официальными способами.

— Если коротко, то да. Рэйни наглый глупец, не соблюдающий правил и думающий членом. Хорошего можно сказать мало — платит вовремя.

— И все?

— И все.

— Кхм… — протянул Бьярн, — достоинство весомое, но не в этом случае. Убить всех?

— Можешь кого посимпатичнее и пожалеть разок, если хватит сил и времени. Но потом убей. Островные не прощают убийства своих. Особенно такие наглые. Могут принять за вызов. Сам понимаешь, нужно показать, что власть в Сивере тверда, и отступники караются быстро и жестоко.

Старик медленно кивнул, не выпуская Фуррета из виду.

— Понимаю…

— Думаю, они оценят такой жест и поймут, что случайности, на то и случайности, что происходят вдруг и внезапно. Островитяне жестоки, но не глупы.

— Им можно припомнить одного из тамошних дожей, недавно упавшего с моста на копья. Тоже ведь, как-то получилось. Совершенно случайно.

— Именно так, Бьярн, именно так.

Старик продолжил рассуждать:

— Но при этом, ты не можешь нагнать туда роту стражников, и всех тех выблядков переколоть? Отчего так?

Фуррет закрыл глаза, потянул носом, принюхиваясь.

— Не успеет приказ дойти до казармы, как стража получит другой — отомстить за смерть благородного господина Фуррета, злодейски заколотого неизвестным убийцей.

— Тебя не поймут прочие, — понимающе произнес Бьярн, — те, кто платит долю.

— Не поймут. Поэтому, шайку Рэйни должны вычистить люди, по большому счету, пришлые и случайные. Со мной прямо не связанные.

Бьярн расхохотался.

— Фра, ты серьезно? Да каждая гиена на сто лиг вокруг знает, что Белый Рыцарь в долгу у господина Фуррета! И если где-то мелькнула его седина, то все дело в делах все того же господина Фуррета! Думаешь, меня не узнают? Да хоть с ног до головы замотаюсь в ткань… Нет, Фра, постарел ты. Не я! Предлагаешь поучаствовать в рытье могильной ямы тебе же! Может, еще и пнуть напоследок, а?

— Слухи пойдут не сразу, — покачал головой Фуррет. — Несколько дней пройдет. Самым говорливым накинут петлю на шею. Кому надо, тот узнает правду, но это произойдет не сразу, а очень и очень потом. И никто не будет искать второе дно по горячим следам. А спустя месяц ищется куда скучнее и без азарта.

— Второе дно?

— До Города дойдут слухи, что островные униженно просили моего разрешения на осуществление мести. Долго просили, ползая на коленях и целуя мне ноги. И я им помог. Дал десяток бойцов, упросил самого Белого Рыцаря поучастововать. С крохотной помощью Хото Высоты, кстати. Это за ним поехал Дюссак.

— Тебя погубит страсть к излишне красивым решениям, — прицокнул Бьярн. — Слишком сложно, слишком напыщенно. И Высота. Этот сумасшедший хорек, перемазанный кровью от носа до хвоста… Ты уверен, что я не откажусь? Идти на одно дело с этим…

— Не откажешься, Бьярн. Я же прошу как друг. Да и дело не только чистое, но и где-то даже благородное. Сивера станет лучше, если вы перебьете этих ублюдков. Ты и Хото. И да, давай обойдемся без оскорблений. Хорьки, они весьма умны.

— Вдвоем со зверенышем… — Бьярн снова прицокнул, сделав вид, что последних слов не расслышал. — Но погоди! Нас же будет всего двое, а ты пообещал островным помощь десятка?

— Ну, во-первых, ничего еще не обещал. Во-вторых, десяток будет — надо же перекрыть окна от любителей прыгать и лишних свидетелей. А в третьих —