на твоей спине — крылатый мяур с огненным мечом. Ты убил народу больше, чем живет в этом городе.

Высота посерьезнел лицом, наклонился доверительно к Фуррету:

— Позвольте, гранд мастер, признаться?

Фуррет, не сдержавшись, потер руки:

— Позволяю.

Оглянувшись на стражников, что стояли у кареты, и внимательно наблюдавших за Ойгеном, Хото наклонился еще ближе:

— Господин Фуррет! Ваши дознаватели позволяют себе греховные утехи в глаза и уши, отчего страдает их взор и остатки ума! Все страсти, что вы мне тут рассказываете, это все некий доппельганнгер, позаимствовавший у меня внешность и харизму! Или не притворщик, а мой потерянный троюродный брат! Я, если хотите знать, от службы откупался. Надо мне та служба? Я и так при профессии и работе! И про партак — брехня! У Грифа спросите, что я чистый был, до его работы!

Фуррет, дождавшись окончания тирады, легонько щелкнул Высоту в лоб:

— Врать не хорошо. Я сказал все, что хотел сказать, и услышал все, что хотел. Сделай выводы. Ты мне как сын, но я всегда могу усыновить кого-то еще.

— Да понял я, понял!

Хото умудрился в тесноте кареты грохнуться на колени, поцеловать Фуррета в колено, обтянутое шелковыми чулками. Естественно, при этом, засыпать всю карету штукатуркой. Дрожащими руками, Высота полез за пазуху, вытащил кисет, в котором лежал серебряный грош. Еще более дрожащими руками, Хото протянул монету ошалевшему от такого напора Фуррету:

— Примите, господин гранд мастер, как дар за заботу!

— В жопу себе засунь! — грубо ответил господин Фуррет, отстраняясь от свихнувшегося стенолаза.

Хото тут же перестал паясничать, сел обратно:

— Простите, гранд мастер, но вынужден отказаться. Я же с Севера, а там ваших южных развлекушек не понимают. Увы, консервативны мы, и отсталы…

Фуррет только головой покачал:

— Ты себя в зеркало видел, «северянин» хренов?

— Внешний вид, — нравоучительно поднял грязный палец Высота, — сие лишь наносное. И судить по нему, признак поверхностного ума, в чем, вас, господин Фуррет, я заподозрить и не смею! Вы видите во мне всего лишь южанина, а я вижу перед собой честного уставшего человека, которого вусмерть достало приставать к другим честным и уставшим людям с глупыми вопросами. Но что поделать — служба!

Фуррет открыл дверь, указал на нее Высоте:

— Окажи мне последнюю услугу, исчезни.

— С превеликим удовольствием, — откланялся Хото.

Фуррет выдохнул с некоторым облегчением, когда проклятый стенолаз все-таки выбрался из кареты. И тут же увидел, что случилось с обивкой. Все поверхности, которые соприкасались с проклятым настенным штукатуром, были покрыты тонким слоем белесой пыли.

— Хото, мать твою! — не сдержавшись, Фуррет высунулся из окна. — Ты что мне тут натворил⁈

— Я же предупреждал! — развел руками Высота. — И предлагал поговорить на лавочке. А вы со своей секретностью все носитесь и носитесь! Будто окружающие не знают, где вы ночуете раз в два дня!

Стражники дернулись было к наглецу. Но у того в руках сам собой появился нож, а за спиной коротко, но весомо свистнул импровизированный кистень Ойгена.

Господин Фуррет поморщился, махнул рукой, поехали, мол.

— Что хотели⁈ — кинулись к нему с расспросами новички, не успел Хото и на крышу подняться.

— Перепутали, — отмахнулся Высота. Второй раз пересказывать разговор, да еще и людям, по большому счету, случайным, ему не хотелось. Да и совершенно бессмысленное действие.

— Стража! — веско произнес Анри. — Их всех в детстве обижали, забирали игрушки и все такое. А как подросли, так им и бабы давать не стали!

— Это да, — поддержал товарища Фэйри. — Неудачники криворукие! Пошли в стражники, чтобы по улицам бродить, да отвлекать честной народ от работы!

Хото поднял двумя пальцами пустой кувшин:

— Так, честные люди, а что вообще происходит, не хотите ли мне объяснить? Почему это вы не на веревках, а воду хлещете⁈ Охренели?

Для убедительности, Высота схватился за мотыжку, которой Анри мешал раствор. Перебросил секущей частью назад, огрел древком по спине одного и второго.

— Мы за тебя волновались! Честное слово!

— Волновались они… — зарычал Хото, замахиваясь снова.

— Мы уже полезли, полезли! — заверещали новички.

Снизу обидно заржал Ойген.

* * *

Стена из дикого камня, высотой в шесть локтей[местные «локти» — около 45 см. Ярды, соответственно — 90 см. Лига — около 4 км] могла стать препятствием разве что для полупарализованного слепца-сифилитика. Ну или завсегдатая дорогого кабака, с огромным брюхом и пальцами-сосисками.

Даже начинающий стенолаз перескочил бы такую в пять движений. Хото начинающим был лет пятнадцать назад, ему хватило трех — подпрыгнуть повыше, зацепиться за край, подтянуться…

Высота сел на крышу, ухмыльнулся, оценив ухищрения хозяев — стена поверху была обильно украшена вмурованными черепками от битой посуды. Незнающий, с размаху заскочив на стену и сделав бы выход силой, рисковал вспороть живот или порезать руки. Но Хото догадывался, к чему надо быть готовым. Оттого запас толстые перчатки и осторожность. Впрочем, любой стенолаз, если хочет стать не храбрым, а старым, должен всегда помнить об осторожности.

Хото посидел немного, оглядывая будущее место работы. Сад, точно одеялом, укутало непроглядной темнотой. Лишь светился уголок окошка домика привратника. Прямо-таки скворечник, курятники и те больше делают! Жаден хозяин, ох, жаден…

Хлопнула тяжелая дверь «Русалки», выпуская очередного клиента. Тот выскочил, затравленно оглядываясь по сторонам. Высота пригляделся. Заржал втихомолку. Надо же, какие люди! Кто бы мог подумать, что и капитан порта лечится от душевных ран, нанесенных холодностью супруги! А ведь со своими барышами мог бы и вызвать прямо на службу. Стеснительный какой! Ну хоть не цепляет по кабакам, вкус есть!

Высота прицокнул языком — как-то довелось провести ночку с той, в честь которой назван бордель. Есть что вспомнить, есть! Рассказывать, правда, нечего — Ди просила не распространяться. А когда просит такая женщина, лучше прислушаться.

Ладно, о хорошем — в хорошее время. Сейчас — время рабочее.

Хото отвязал от пояса тонкую бечевку, втащил наверх тючок со снаряжением, что лежал у стены. Тут же спустил во двор, перекинув бечевку через один из металлических штырей, что дополняли черепковую защиту. Вот и пригодился — через него куда удобнее регулировать скорость спуска, чем через ладонь. Да и легче. Снаряжения взято немного — в притык. Но все равно выходило как бы не с полпуда — на вытянутой руке такой вес неудобен.

А вот на чистоте хозяин не экономит! На выложенных плинфой дорожках ни веточки, ни листика! Очень удобно, ничего не хрустнет под ногами.

Высота проскочил на тылы дома. Входные двери всяко закрыты, можно и не соваться. Бурштынный квартал считался местом тихим и безопасным, но все же не настолько, чтобы забывать про засовы и решетки на окнах первого этажа.

В Сивере все дома строились по одному ранжиру, различаясь в деталях и мелочах отделки. Глухая сторона, обращенная на Юг — солнце немилосердно даже к привычным к вечной жаре местным. Ровная крыша — снег тут выпадает ровно на полдня, а после тает. Вода же, редких (разве что осенью затягивает посерьезнее) дождей уходит по сливу, расположенному по центру крыши — не идеально ровной, а чуть опущенной к жерлу водостока. И, конечно же, люк, чтобы попадать наверх из дома. А то ведь по наружной лестнице не налазишься, да и на стенолазах разоришься!

Рядом с домом рос гигантский орех, посаженный, наверное, еще покойным прадедушкой хозяина. Раза в три выше дома! Как же он, наверное, осенью заваливает двор листьями… И водосток забивает ко всем местным свиньям!

Хото закинул тючок за спину, белкой взлетел на дерево. Пробежал по могучей ветке, мягко спрыгнул на крышу. Ветка распрямилась, освобождаясь от тяжести человека, приподнялась на локоть… Хото коснулся пальцами коры — достать легко. И это хорошо, мало ли каким путем придется уходить. Впрочем, улети она на пару его ростов ввысь, тоже не беда. Уж как вниз-то спуститься, любой стенолаз придумает.

Высота прошелся по крыше. Остыть она не успела — ноги так и припекало. А ведь еще разуваться…

На всякий случай, потянул крышку люка. Разумеется, ничего не вышло. Но попробовать-то он был обязан!

Подошел к краю, перегнулся… Ага, а вот и то самое открытое окошко. Так-то и закрытое не стало бы неодолимой преградой — тонкий нож в щель, и сдвигаешь защелку. Но в открытое, в любом случае, заходить проще. Хоть какая-то польза от проклятой жары!

Высота развернул тючок, присев у края крыши. Неодобрительно покосился на невысокие перильца, шедшие по парапету. Дернул. Вроде крепко стоят, не треснутые… Но нет, ну их! Был случай, когда перекинул веревки