Поручик с готовностью пообещал, что лезть ни в коем случаене станет, а капрал Люхин даже встал навытяжку, из чего следовало заключить,что он без приказа и не шелохнется.

— Ну и орудие у вас, — вздохнул Фондорин, разглядываяшпажонку гатчинца. — Только на вахт-параде салютовать. Ладно, делать нечего.Приступим, пожалуй?

Они встали друг напротив друга: Данила в одной рубашке,Пикин же раздеваться поленился — очевидно, не сомневался, что и так легкосовладает с противником.

Телеги и пойманных рекрутов поручик велел убрать на краяплощади, чтобы не мешали поединку. Он и капрал встали шагах в десяти, прочиезрители боязливо жались на отдалении.

Более всего Мите хотелось зажмуриться или вовсе убежать,чтобы не видеть, как Пикин зарежет Данилу. Но он заставил себя выйти вперед исмотреть. От подлого гвардейца можно было ждать любой каверзы, на щепетильностьсекундантов тоже рассчитывать не приходилось, но ведь он, Митридат, не зряобучался фехтованию. Заметит от Пикина какую-нибудь пакость — не спустит,закричит.

Взглянув на небрежно помахивающего оружием капитан-поручика,Фондорин спросил:

— Я вижу, вы отдаете предпочтение женевской позитуре? А япридерживаюсь мантованской школы, она из всех мне известных наилучшая.

И принял позу неописуемого изящества: одна нога согнута вколене и выставлена вперед, другая вывернута носком в сторону, левая рукауперта в бедро, правая воздела шпагу диагонально вверх.

— Ого! — хохотнул Пикин. — Бойкий старичок! Подагра нескрючит?

— Подагра происходит от неумеренности в потреблении вина ижирной пищи. — Данила быстро переступил вперед-назад, пробуя, достаточно лиутоптан снег. — Я же сторонник умеренности. И, прошу вас, перестаньте называтьменя стариком. Мне шестой десяток, а эти лета мудрецы древности почиталивозрастом мужской зрело…

Фраза осталась незаконченной, потому что Пикин вдруг сделалвыпад. Это было не вполне правильно, поскольку секундант еще не выкрикнул «Enavant!», но в то же время не могло почитаться и явным нарушением артикула —ведь оба противника уже стояли друг к другу лицом и с обнаженным оружием.

Тяжелый клинок ударился о неубедительную шпажонку Данилы исо звоном отскочил, а Пикину пришлось отпрыгнуть, чтобы не получить удара вгрудь. Развивая успех, Фондорин мелко засеменил вперед. Его выставленная рукашевелила одной только кистью, однако шпага перемещалась так стремительно, чтоказалась подобием серебристого конуса.

— Шишки еловые! — Капитан-поручик отбежал назад, сталснимать кафтан. — Кажется, будет интересно.

— Я вам говорю: в фехтовальной науке итальянцы продвинулисьзначительно далее швейцарцев, — уверил Данила противника, дожидаясь, пока тотвыдернет руку из рукава.

Митя воспрял духом. Если лекарь изучал науку-фехтованиястоль же усердно, как премудрость дубинного и кулачного боя, то берегись,Пикин.

Снова сшиблись, только теперь преображенной был осторожней:на рожон не лез, пытался достать врага издали, пользуясь преимуществом в длинеклинка. И все же медленно, шаг за шагом отступал.

Через минуту-другую он уперся спиной в телегу, и Фондоринтут же отошел, жестом приглашая гвардейца вернуться на середину. Пикин снял икамзол, швырнул на солому. Схватились в третий раз.

Данила качнулся вбок, пропуская выпад капитан-поручика, асам перегнулся вперед и достал острием ключицу противника. Если б его клинокбыл на вершок подлинней, тут бы поединку и конец, а так Пикин только шарахнулсяназад.

Сорвал и жилет. На белой рубашке расплывалось красное пятно.Что, выкусил? Это тебе наука, а не душегубство!

— Куда, оголец? — ухватил Митю за кушак гатчинец. —Затопчут!

Оттащил от дуэлянтов подальше.

— Давай, Данила, круши его! — закричал Митя, начисто позабывоб артикуле.

Фондорин, видно, и сам решил, что хватит. Поднял кисть доуровня глаз, а шпагу, наоборот, направил сверху вниз.

Выписывая в воздухе свистящие круги, стал апрошировать кпреображенцу, переступая все быстрей и быстрей.

Вдруг, при очередном скрещении клинков, раздалсяпронзительный звук, словно лопнула струна — проклятая гатчинская спицапереломилась!

Поручик жалобно охнул:

— Пятьдесят рублей!

Пикин немедленно перешел от обороны к наступлению — теперьДанила едва успевал отбивать своим обломком мощные удары сверху.

— Остановить схватку! — заголосил Митя. — Не по правилам!

И партионный начальник тоже вступился:

— Господин гвардии капитан-поручик, остановитесь! Вы егоубьете, а кто за шпагу заплатит?

— Прочь! — взревел преображенец. — Уговорено на смерть,значит на смерть!

Как ужасно всё переменилось! Фондорин был обречен, в этом неоставалось ни малейшего сомнения.

Пикин сменил тактику. Убедившись, что эфеса идесятивершкового куска стали противнику довольно, чтобы парировать рубящиеудары, он перешел к беспроигрышной атаке посредством быстрых коротких выпадов,против которых у Данилы защиты не было.

Некоторое время тот пятился, уворачиваясь от уколов. Потомостановился.

— Увы, — сказал обреченный, вытирая пот со лба. — Следуетпризнать, что с таким огрызком наука мантованской школы бесполезна.

Капитан-поручик дернул усом.

— Хоть на колени повались, не помилую!

— Сударь, во всю свою жизнь я вставал на колени только передиконой, да и того давно уж не делаю. — Фондорин взглянул на свое жалкое оружие.— Пожалуй, придется разжаловать тебя из шпаг в рычаги.

И вдруг выкинул штуку: достал из кармана платок, быстро обмоталлезвие и взялся за него рукой, так что теперь сломанная шпага была выставленаэфесом вперед. Всё же решил сдаться на милость победителя? Тщетно! Этот непомилует.

Митя застонал от безнадежности.

Так и есть — Пикин рыкнул:

— Капитуляций не принимаю!

И сделал выпад, целя противнику прямо в живот.