Всю дорогу к кабинету Альберт терзался тяжелыми раздумьями. Взгляд Зильбермана на ситуацию казался ему здравым, но всё равно, что-то во всём этом казалось неверным. Или скорее неточным, может даже недотягивающим.

Недотягивающим до чего? Альберт как мог пытался это понять, но у него не получалось.

Тем не менее, разговор с Зильберманом принёс ему облегчение от переживаний утра и однозначно настроил на предрабочий расслабленный лад.

Вернувшись к себе, Альберт удобно расположился за столом и сладко зевнул. Он закрыл глаза, квёлый от усталости. Ему показалось, что если он уснёт, то погрузится в настоящий сон, которого ему так и не хватало из-за ночного недосыпа.

Но взамен этого снова пришла тяготная полудрёма. И проснулся Альберт разбитым, взмокшим, с мучительной жаждой и ноющей головой. Всё прошло после растворимой таблетки болеутоляющего и стакана воды, но настроение Альберта всё равно ухудшилось, и ни мысли о доме, ни об отдыхе, ни даже о Лин не могли как-то это исправить.

Только когда наступило время проводить сеанс, Альберт взбодрился и даже обрадовался.

– Здравствуйте, Аурей! – Альберт кивнул охраннику, разрешая ему уйти, и, грохнув папку на стол, быстро-быстро стал разматывать провода.

– Здравствуйте, доктор Горовиц, – безразлично отозвался Аурей.

– Сегодня мы с вами поговорим подольше. Надеюсь, вы не против.

– Вы тут главный, доктор.

Когда Альберт прикреплял липучки к вискам Адкинса, руки вдруг дрогнули: он представил, как его снова поглощает ужасное мрачное нечто – беспомощность Аурея.

Но он быстро опомнился.

– Так-так… – Альберт подавил в себе нервное веселье, уселся напротив. – Расскажите. Как вам спалось? Как вам сеанс с доктором Зильберманом?

– Спалось мне хорошо, спасибо, – Аурей отвечал спокойно и тихо, как прилежный школьник на уроке. – Доктор Зильберман хороший врач, я уверен. Он очень тактичен.

– Отлично. Что же… вчера мы остановились на разговоре о вашей семье.

Чистые запахи и вкусы. Альберт ощутил что-то новое. Вчера запахи тоже были, но сегодня они стали сочнее, усилились, расцвели оттенками. Вкусы тоже. Очевидный прогресс.

– Да, доктор.

– Да… Как вы вообще познакомились с женой? Расскажите.

– Это обязательно?

Альберт удивлённо поднял бровь. Адкинс отказывается? Стесняется? Боится?

– Да, Аурей. Или вы не хотите отвечать?

– Почему же, – тот поднял руки вверх так, что натянулась пластиковая цепь наручников, и слегка поморщился. – Никак не привыкну… – то ли хмыкнув, то ли усмехнувшись, Аурей посмотрел на Альберта. – Мы с Донной познакомились во время учёбы в колледже.

– DSLA, – вспомнил Альберт прочитанное в папке название, ощущая привкус книг и запах свежескошенной травы на спортивном газоне. – Далековато вы уехали, на другой конец Содружества.

– На другой конец планеты, – дополнил его Адкинс. – Родители на меня очень давили. Я выиграл грант и смог уехать. Именно об этом я всегда мечтал.

В восприятии Альберта запахло чем-то горьким – слежавшаяся старая одежда, мокрые пропахшие-пропавшие доски пола.

А Аурей тем временем продолжал.

– Там я и встретил Донну. Мы начали встречаться, когда я учился на втором курсе, а она на четвёртом. Она уже закончила учёбу, когда мои родители умерли, – губы Аурея, но смотрел он на Альберта прямо, не отводя взгляда.

Тот никак не мог распробовать чувств, запах и вкус их казались слишком старыми, как выцветшая фотография, когда-то давно Альберт видел такую в музее.

– И что же?

– Я сказал ей: «Донна, мне надо улетать домой, мама и отец разбились насмерть». А она ответила: «Покупай два билета». В тот день я сделал ей предложение.

Альберт едва не поперхнулся нахлынувшим на него валом, который превратился в целую тучу мурашек. Сердце его затрепетало от отголосков чужого счастья.

– Дальше всё как у всех, всё как у людей. Вы знаете, читали же. А потом… Сам не знаю, что накатило… – Аурей замялся.

Альберт что-то ощутил, но не смог уловить что. Но это было и неважно. После такого положительной и светлой реакции на память о жене, на связанные с ней эмоции, он знал, что должен сделать.

– Почему вы сделали это с женой? – хладнокровно и расчётливо нанёс он удар.

Недоумевающий Аурей нервно дёрнулся.

– Я же вам рассказал! – казалось, что дальше он закричит, сорвётся, но заключенный заговорил привычным тоном, хоть и чересчур быстро: почти что затараторил. – Она прервала беременность. – в речи Аурея опять появилось торопливое причавкивание. – Зачем вы спрашиваете это ещё раз?

– Вы понимаете, что не должны врать мне? – на Альберта накатывали волны запаха сырого мяса и привкуса ледяной воды в неблагополучном районе.

– Я не вру, доктор, – покачал головой Аурей. – Вы пытаетесь сделать мне больно, – он не спрашивал, он утверждал, – вы пытаетесь меня вывести. Но я не вру.

Непонятные, странные чувства. Запах мяса и привкус плохой воды пропали в одночасье, а на их место пришло что-то совсем иное. Ощущения? Нащупывание? Будто конфеты-леденцы без вкуса и запаха. Леденцы без вкуса и запаха в голове. Воображаемыми, визуализируемыми щупальцами, Альберт чётко ощущал наличие этих новых конфет-ощущений, но сделать с ними ничего не мог, будто бы трогая их не напрямую, а через пакет, через чужую кожу, через чужой желудок.

Альберт почувствовал, что начинает путаться. Как мог уверенно и спокойно, хотя, на самом деле начиная нервничать, он спросил:

– Если не врёте, то объясните. Я же чувствую, вас Аурей, – он старался говорить вкрадчиво, доверительно. – И вы чувствуете, что я вас чувствую. Говоря про то, что давным-давно сделала ваша жена с ребёнком, вы ничего не чувствуете, потому что этого никогда не происходило. И о самом моменте убийства…

Альберт специально употребил это слово. Вкус-ощущение-наличие топорища, с оттенками земли и старого, впитавшегося пота. Вкус-ощущение-наличие криков жены и детей. Сожаление. Боль. Всё это было, но слабое, не тяготящее Аурея.

– И о том, что вы не знаете, что с вами произошло, что на вас накатило…

– Доктор… – тихо перебил Аурей. – Мне жаль, что я их убил. Но… хватит. Хорошо. Я знаю, что на меня накатило. Знаю. Это вас устроит? Как это изменит то, что я прошу для себя казни?

Альберт чувствовал правду и уверенность в словах пациента. Аурей знал, зачем он убил свою семью, и это знание его поддерживало, грело. Грело?

Он спокойно молчал, глядя на Альберта. Тот подождал, ничего не говоря, пытаясь уже не почувствовать, а увидеть что-то в лице напротив. Но не видел ничего, хотя, казалось, что после вопроса в лоб оставаться безучастным нельзя. Аурей сидел так же спокойно, как и в самом начале сеанса, его голубые глаза с немного расширенными, но в пределах нормы, зрачками, излучали безмятежность.