Печальные истории я слышала о молодых офицерах, которые в отсутствие большевицких начальников, уставали ждать смерти и выслушивать глумление красногвардейцев, сами отдавали приказ на собственный расстрел, падая наземь с коротким вздохом облегчения.

Дети видели, как убивали их родителей. Жёны напрасно молили за жизни своих мужей.

День за днём совершались убийства. Народ полностью очерствел. Маленькие беспризорники лишь смеялись, когда слышали на улице звук выстрела. Завернув как-то за угол, мы наткнулись на ватагу пацанов, приветствующих нас весёлым смехом: «О-о, барышни! Они отрезали голову кадету. Вон она валяется на земле. Мы пытаемся попасть снежком ей прямо в нос».

В эти дни, мы старались не выходить из дома без крайней необходимости.

Несколько записей из моего дневника дают представление о происходящем день за днём.

«27 февраля. Сегодня была А. Она рассказывала, что рано утром проходила мимо Палас Отеля. У его порога огромная лужа крови. Я никуда не выходила. Наблюдала из окна. Улицы заполнены «товарищами» в поношенных овчинных шубах и кубанках. Все вооружены. У некоторых винтовка не только за спиной, но ещё и в руках. Револьвер есть у каждого, которым они небрежно размахивают будто флажком. Подходят к дверям домов и стучат в них прикладами до тех пор, пока им не откроют. Затем врываются в дома в охоте на юнкеров и «реквизиций» (как они говорят в пользу государства) всего, что им приглянётся.

6 марта. У Б. конфисковали их мельницы и прочее имущество без остатка. Им, видимо, пришлось исчезнуть. У них в доме теперь живут солдаты.

7 марта. Снова приходил М. Он пытается спасти девушку, которая служила медсестрой в госпитале, а нынче сидит в тюрьме. Я бы хотела, чтобы он не появлялся на улицах. Но он ходит по ним так, будто происходящее вокруг его совсем не касается. Хотя если его узнают, то тут же расстреляют. В один из дней он пошёл на станцию (что полное безумие с его стороны), говорит, там была просто совершенная бойня. Какие-то офицеры пытались сесть на поезд, переодевшись мастеровыми. Но отряд красногвардейцев устроил проверку рук всем пассажирам поезда и всех, у кого были изящные пальцы, тут же пристрелили. Ведь у юношей, работающих на фабрике должны быть огрубевшие руки…».

Кровавая расправа

Подобных записей в моём дневнике приходится едва ли не на каждый день. Читаю их и поражаюсь, как можно было вынести такую жизнь.

Всё это время о Сабаровых не было ни слуху. На базаре болтали, что его объявили в розыск живым или мёртвым. Думаю, если он и прятался вместе с семьёй, то лишь первое время, а нынче им лучше скрываться по отдельности друг от друга.

Телефоны уже работали, и я набрала Фройлен, разговаривая с ней экивоками, не называя имён.

Она умоляла меня не появляться рядом с домом, который сторожат по периметру солдаты, не разрешающие ей уходить дальше сада. Фройлен пережила не лучшие времена.

Взрывом снаряда продырявило в нескольких местах крышу, выбило мансардное окно и частично разрушило столовую, не говоря уже о заполонившей весь дом пыли. Трижды приходили с обыском, каждый раз переворачивая всё вверх дном. После чего Фройлен осталась без украшений.

Те, что явились первыми, были вдребезги пьяны и лезли к ней, безмолвно трясущейся от страха, с поцелуями и заигрываниями. Правда, всё закончилось без особых последствий.

Зато другие, пришедшие вскоре после первых, не только оскорбляли её самыми последними словами, но и били прикладами ружей лишь за то, что она не открыла им дверь достаточно быстро своими трясущимися руками. Они громко хохотали, видя её страх, и подгоняли её штыками, дабы она быстрее приготовила им что-нибудь пожрать, а поев, ушли, прихватив с собой вилки и ложки.

Третьи обвиняли её в укрывательстве Корнилова, в поисках коего обшарили весь дом, истыкав штыками половицы, кровати и стулья. Часть из них осталась на страже возле дома.

Слуги стащили вино и устроили танцы с песнями на всю ночь, время от времени, вваливаясь к ней в комнату с призывом присоединиться к общему веселью, ибо теперь они ровня и она им больше не «barishnia».

Поповы, братья г-жи Сабаровой и партнёры в компании её мужа, так же были в бегах. Их мельницы и баржи конфисковали. В управляющей конторе заправляли неграмотные рабочие. Местный Совет разыскивал братьев, чтобы предложить им за небольшую плату стать советчиками по бизнесу, ибо никто не знал как вести дела. Но, конечно же, те не откликнулись.

Дом Поповых разгромили, стащив всё, что представляло хоть какую-нибудь ценность. Кухарку, изящного сложения девушку, солдаты приняли за переодетую госпожу Попову и, приставив к её виску пистолет, стали требовать выдачи мужа, если та не хочет видеть своих детей расчленёнными на куски. К счастью, другим слугам удалось убедить солдат в их ошибке. Затем последние стали предлагать слугам долю из спрятанных их хозяевами драгоценностей, а не добившись своего, ушли, захватив вырезанные из рам портреты г-на и г-жи Поповых.

* * *

По ходу дела, большевики начали принимать свои законы. Первым делом они завладели всеми банками, конфисковав хранящиеся там средства в пользу государства. Клиентам банков, независимо от числа членов семьи находящихся у них на иждивении, запретили снимать со счёта больше 150 рублей в неделю. Так что теперь семьи из двух и из семи человек получали одинаковые выплаты, за исключением тех случаев, когда имелись вклады в разных банках.

Выплаты были смехотворно малы, ибо цены выросли настолько, что многие семьи находились на грани голодной смерти. Помимо этого богатые люди столкнулись ещё с одной напастью. Ожидая сдачи Ростова большевикам, некоторые из них, сняли со своих счетов крупные суммы денег, зарыв их в палисадниках или держа при себе.

Ознакомившись с бухгалтерскими записями банкиров, Советы обложили всех буржуев налогом на том основании, что город оказал сопротивление большевикам, а посему буржуазия должна платить дань. Общий размер этой дани составил 200 миллионов рублей. Каждый богатый горожанин обязывался выплачивать сумму в соответствии с размером его благосостояния, притом, запрещалось использовать для этого средства со своего банковского счёта. Данный закон распространялся и на иностранных подданных, ибо считалось, что их накопления были сделаны в России, и с них нужно платить дань наравне с русскими.

Закон привёл всех в великое замешательство, особенно после того, как трёх буржуев на его основании арестовали и посадили в острог в качестве заложников. Те, кто снял со счетов недостаточную сумму денег, не знали, что делать: то ли обращаться за помощью к друзьям, то ли собирать деньги каким-то иным способом.

Одна пожилая леди семидесяти шести лет не смогла заплатить причитающуюся с неё долю и вскоре проливала слёзы в тюрьме. Её поверенный обратился с ходатайством о применении к ней мер домашнего ареста, но ему в том было отказано. Тогда она предложила забрать с её банковского счёта сумму в два раза большую требуемой. На это ей ответили, что все деньги на её банковском счёте, помимо положенных по закону выплат, принадлежат государству. Будучи в заключении, ей было трудно и занять денег. Наконец, после долгих мытарств, она собрала двенадцать миллионов, из которых, по крайней мере, половина были уплачены. Но тут ей сообщили, что казначей сбежал вместе со всеми собранными деньгами, а потому она снова должна всю сумму в полном объёме. Те, кому платить не приходилось, веселились от души.